На общину тогда за одну неделю свалилось два материальных богатства – шаланда кирпича и тонны две американской гуманитарки. -Что за община? – да просто община, с перспективой превращения в монастырь душ на 15 – 300 – цифра колебалась от настроения организатора будущаго расцвета православия. Много было тогда таких общин. Организовывались и лопались по причинам дьявольских искушений, то есть из-за деваг, денюх и прочего человеческаго фактора. Чиста мужския общины тоже были, но не вызывали еще такого остервенелого к себе недоверия, потому как разводы были еще редки и целомудрие не допускало привлекать к уборке келлий любопытных на все волнующее и непонятное женщин.

Община, короче, была не хуже других, только ориентация была скорее семейная с уклоном на расслоение по половым признакам. На уклон, понятно, внимания по началу мало кто обращал, все были заняты разными подвигами послушания, которые тоже менялись, как и настроение…

Всучив, прямо на службе, всем окрестным бабкам, сходящимся к Церкви верст за 8-10 по снежной целине, дары лэндлиза, общежитие получило задание искать в окрестностях страждущих, что б ни одна душа не осталась без впечатлений благотворительности.

Мы с женой, зависшие в ту зиму по согласованию собственной глупости с Божьей волей в лимбе этого парадиза, воспользовавшись напавшей на всех благодатью доброделания, свалили в степь, обсудить пути отступления вдали от ушей, глаз и шестого чувства.

Фимиамя бесам (я) и хрумкая карамелью (жена) мы подошли одновременно к мнению, что пора тикать из этого благодатнейшего места, пока очередная метель не занесла тропу к остановке и дорогу к райцентру. И тут на лесной поляне выступил дом. Возможно, когда-то там была деревня, но на тот момент дом стоял бланковый, некрашеный, но вполне целый. И дымок из трубы тоже шел.

Жила в избе довольно древняя, но все же так ничего еще, бабушка, от скуки пребывавшая в некотором унынии. Мы попили у ней чаю и пообещали принести продуктов.

Но дело благотворительности  не терпит суеты. Вместо того, что б кинуть гонца в степь с сумками, на следующее утро была намечена и осуществлена организованная процессия посещения «скита». Настоятель любил пышный слог и фантазировал по ходу нещадно. В его монашьих мыслях бабка виделась будущей схимницей-отшельницей, каковой она по-факту почти и являлась, делом духовника было только дать ей Иисусову молитву. Её мы бабушке и доставляли всем коллективом. Точнее, мы доставляли старца, который ею обладал и был готов поделиться. Никого из нас – общажных -  достойных на такое приобретение не было, и мы все являлись демонстрацией молитвенного убожества. Всем было даже по большому счету наплевать на послушание и попытки организовать ежедневную исповедь и литургию без причастия.

Все были уже настолько грешны, что лечению это не поддавалось. Кроме того, многие были уверены, что иногда надо что-то есть, а не только пить. Короче, мы двигались к бабке, доставляя ей американский привет голодной расее.

Бабка оказалась, между тем, не такая дикая. С цивилизацией она была связана шнуром, по которому вопреки всякой логике сгнившего пространства, продолжало доставляться радио. Негромко, но настойчиво радио рассказывало бабке про то что жить стало совсем хреново, но уже готовы планы прорыва, тут же подтверждая эту мысль песнями про землянку, смуглянку и синий платочек. То есть бабушка была явно информированным человеком и помнила времена похуже. Мы встали на свои ноги вокруг отшельников и приготовились вкусить диспут с Пирром, начавшийся как всегда для разминки с того, что надо заставлять себя ходить в Церковь. Бабушка довольно спокойно ответила, что всю жизнь ходила в Церковь, пока позволяли ноги, и что еще недавно ходила и помнит очень хорошо нашего предводителя когда он 2 года назад, будучи еще алтарником, хулиганил в деревне. Как он хулиганил она уточнять не стала.  

Самое смешное то, что она не знала, что деревни уже и нету, там осталось всего только 2 двора, но мы не стали ее разубеждать – пусть думает, мол, что там и впрямь есть деревня в которой мы всей шоблой способны нахулиганить. Короче, внутренне мы по-доброму посмеялись.

Наш настоятель, услышав что бабка сморозила глупость, из деликатности не поддержал ее устаревшие заблуждения, и перевел разговор на радио. Он несколько эмоционально, но в рамках традиции, пересказал ей известное святоотеческое мнение, что радио это «псалтирь сатане» и его нужно немедленно и навсегда выключить. Вот тут бабка и показала – явив - свое подлинное несмирение, отказавшись выключать радио и брать молитву. Такого кощунства, понятно, никто не ожидал. Самые нервные ушли фимиамить бесам, отвлекая тревожные мысли разговорами о чудотворениях прошедшей недели. Некоторые даже предлагали оставить ей псалтирь сатане и дать молитву, тем более, что она все равно ничего почти не слышит. Но вышедший на улицу настоятель объявил свое решение окончательным и бесповоротным – ни молитву, ни американскую помощь молитвенникам бабке мы давать не будем, пока в ее доме справляют шабаш демоны гордыни. Тем более что лэндлиз был окроплен св. водой.

На обратном пути мы прослушали пространную проповедь о влиянии бесов на человека через бытовые электроприборы, и я тоже вслух вспомнил, что как-то раз включив утюг, услышал в нем прогноз погоды на завтра.  Этот грех мне до сих пор не отпущен.