|
|
Пишет ivanov_petrov (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} ivanov_petrov)@ 2010-02-06 13:24:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Крик
"Крик — один из самых безжалостных редукционистов в истории науки. После того как они с Джеймсом Уотсоном (James Watson) в 1953 году открыли двойную спираль структуры ДНК, Крик продолжил работу и показал, как генетическая информация закодирована в ДНК.
В 1990 году Крик вместе со своим молодым коллегой Кристофом Кохом (Christof Koch), неврологом, родившимся в Германии, но работающим в Калифорнийском технологическом институте, объявили в «Семинарах по неврологии» {Seminars in the Neuroscience), что пришло время сделать сознание предметом эмпирического исследования. Они утверждали, что нельзя надеяться достичь истинного понимания сознания или любого другого умственного феномена, если относиться к мозгу как к черному ящику, то есть к предмету, внутренняя структура которого неизвестна и даже не имеет отношения к делу. Только исследуя нейроны и взаимодействие между ними, ученые могут аккумулировать тот вид точно выраженного знания, который требуется для создания истинно научных моделей сознания, моделей, аналогичных тем, которые объясняют наследственность терминами ДНК.
Крик и Кох отвергли утверждение, что сознание не может быть определено и уж тем более изучено. Сознание, доказывали они, синонимично пониманию, и все формы понимания — как направленные на предметы окружающего мира, так и очень абстрактные, внутренние концепции — включают один и тот же лежащий в основе механизм, который соединяет внимание с кратковременной памятью. Крик и Кох указывали, что это определение придумал Уильям Джеймс ( William James). Они призывали исследователей сфокусироваться на визуальном восприятии, поскольку визуальная система уже достаточно хорошо изучена.
...Крик и Кох сделали то, что казалось невозможным: они трансформировали знание из философской тайны в эмпирическую проблему. Теория сознания будет являть собой апогей, кульминацию неврологии.
...Он не был мрачным или угрюмым. Совсем наоборот — почти противоестественно весел. На нем были сандалии, брюки цвета спелой пшеницы и аляповатая гавайская рубашка. Он все время щурился, а уголки рта постоянно приподнимались в хитрой улыбке. Густые седые брови взлетали вверх и без того красное лицо краснело еще сильнее, когда он смеялся, а делал он это часто и со смаком. Крик казался особенно веселым, когда расправлялся с таким «плодом» туманного мышления, как, например, моя тщетная надежда на то, что у нас, людей, есть свободная воля.
Даже такая, казалось бы, простая вещь, как акт зрения, объявил мне Крик четким голосом с акцентом, как у Генри Хиггинса, на самом деле требует большого количества нервной активности.
— То же самое можно сказать и о том, как вы совершаете любое движение, например берете ручку, — продолжал он, взяв со стола шариковую ручку и размахивая ею передо мной. — Это движение предваряется большим количеством расчетов, подготавливающих вас к этому движению. Вы осознаете решение, но не осознаете, что заставляет вас принять решение. Оно кажется вам свободным, но это — результат вещей, о которых вы не знаете.
...На самом деле Крик и Кох предложили экспериментальный ответ на этот вопрос в своей работе 1990 года, посвященной проблеме сознания. Их гипотеза базировалась на следующем доказательстве. Внешний слой коры головного мозга отвечает на стимулирование, определенные группы нейронов выстреливают очень быстро и синхронно. Эти колеблющиеся нейроны, объяснил мне Крик, могут соответствовать частям сцены, на которую направляется внимание. Если представить мозг как огромную бормочущую толпу нейронов, то колеблющиеся нейроны подобны группе людей, внезапно начинающих петь одну и ту же песню. Возвращаясь к вазе-профилю, можно сказать, что одна группа нейронов поет «ваза», а другая затем поет: «лица». Теория колебаний (которую разрабатывали и другие неврологи) имеет свои слабости, быстро признал Крик.
— Я думаю, что это хорошая, смелая первая попытка, — сказал он, — но у меня есть сомнения, что она окажется правильной.
...Разговаривая с Криком, я не мог не подумать об известной первой фразе «Двойной спирали» {The Double Helix, 1968), воспоминаний Джеймса Уотсона о том, как они с Криком расшифровали структуру ДНК: «Я никогда не видел, чтобы Фрэнсис Крик вел себя скромно».
Здесь уместен определенный ревизионизм. Крик часто бывает скромен. Во время нашей беседы он выражал сомнения в своей колебательной теории сознания. Он сказал, что некоторые части книги, которую он пишет о мозге, «ужасны» и их требуется переписать. Когда я спросил Крика, как он оценивает саркастическое замечание Уотсона, он засмеялся и высказал предположение, что Уотсон имел в виду не то, что он нескромен, а то, что он «полон уверенности, энтузиазма и тому подобных вещей». А если временами он бывает излишне самоуверен и критикует других, то это происходит потому, что он очень хочет добраться до сути вещей.
— Я могу терпеть примерно 20 минут, — сказал он, — и всё.
Казалось, что самоанализ Крика, как и его анализ большинства вещей, попал в цель. Он — идеальная личность для ученого, он — эмпирический ученый, из тех, кто отвечает на вопросы, которые нас куда-то продвигают. Он свободен от сомнений (или кажется таковым), мечтательных раздумий и приверженности своим собственным теориям. Его так называемая нескромность проистекает исключительно из желания знать, как вещи срабатывают. Он не выносит мечтательные раздумья и ничем не подкрепленные рассуждения. Он готов делиться своими знаниями, делать вещи настолько ясными, насколько возможно.
"Конец науки"
"Крик — один из самых безжалостных редукционистов в истории науки. После того как они с Джеймсом Уотсоном (James Watson) в 1953 году открыли двойную спираль структуры ДНК, Крик продолжил работу и показал, как генетическая информация закодирована в ДНК.
В 1990 году Крик вместе со своим молодым коллегой Кристофом Кохом (Christof Koch), неврологом, родившимся в Германии, но работающим в Калифорнийском технологическом институте, объявили в «Семинарах по неврологии» {Seminars in the Neuroscience), что пришло время сделать сознание предметом эмпирического исследования. Они утверждали, что нельзя надеяться достичь истинного понимания сознания или любого другого умственного феномена, если относиться к мозгу как к черному ящику, то есть к предмету, внутренняя структура которого неизвестна и даже не имеет отношения к делу. Только исследуя нейроны и взаимодействие между ними, ученые могут аккумулировать тот вид точно выраженного знания, который требуется для создания истинно научных моделей сознания, моделей, аналогичных тем, которые объясняют наследственность терминами ДНК.
Крик и Кох отвергли утверждение, что сознание не может быть определено и уж тем более изучено. Сознание, доказывали они, синонимично пониманию, и все формы понимания — как направленные на предметы окружающего мира, так и очень абстрактные, внутренние концепции — включают один и тот же лежащий в основе механизм, который соединяет внимание с кратковременной памятью. Крик и Кох указывали, что это определение придумал Уильям Джеймс ( William James). Они призывали исследователей сфокусироваться на визуальном восприятии, поскольку визуальная система уже достаточно хорошо изучена.
...Крик и Кох сделали то, что казалось невозможным: они трансформировали знание из философской тайны в эмпирическую проблему. Теория сознания будет являть собой апогей, кульминацию неврологии.
...Он не был мрачным или угрюмым. Совсем наоборот — почти противоестественно весел. На нем были сандалии, брюки цвета спелой пшеницы и аляповатая гавайская рубашка. Он все время щурился, а уголки рта постоянно приподнимались в хитрой улыбке. Густые седые брови взлетали вверх и без того красное лицо краснело еще сильнее, когда он смеялся, а делал он это часто и со смаком. Крик казался особенно веселым, когда расправлялся с таким «плодом» туманного мышления, как, например, моя тщетная надежда на то, что у нас, людей, есть свободная воля.
Даже такая, казалось бы, простая вещь, как акт зрения, объявил мне Крик четким голосом с акцентом, как у Генри Хиггинса, на самом деле требует большого количества нервной активности.
— То же самое можно сказать и о том, как вы совершаете любое движение, например берете ручку, — продолжал он, взяв со стола шариковую ручку и размахивая ею передо мной. — Это движение предваряется большим количеством расчетов, подготавливающих вас к этому движению. Вы осознаете решение, но не осознаете, что заставляет вас принять решение. Оно кажется вам свободным, но это — результат вещей, о которых вы не знаете.
...На самом деле Крик и Кох предложили экспериментальный ответ на этот вопрос в своей работе 1990 года, посвященной проблеме сознания. Их гипотеза базировалась на следующем доказательстве. Внешний слой коры головного мозга отвечает на стимулирование, определенные группы нейронов выстреливают очень быстро и синхронно. Эти колеблющиеся нейроны, объяснил мне Крик, могут соответствовать частям сцены, на которую направляется внимание. Если представить мозг как огромную бормочущую толпу нейронов, то колеблющиеся нейроны подобны группе людей, внезапно начинающих петь одну и ту же песню. Возвращаясь к вазе-профилю, можно сказать, что одна группа нейронов поет «ваза», а другая затем поет: «лица». Теория колебаний (которую разрабатывали и другие неврологи) имеет свои слабости, быстро признал Крик.
— Я думаю, что это хорошая, смелая первая попытка, — сказал он, — но у меня есть сомнения, что она окажется правильной.
...Разговаривая с Криком, я не мог не подумать об известной первой фразе «Двойной спирали» {The Double Helix, 1968), воспоминаний Джеймса Уотсона о том, как они с Криком расшифровали структуру ДНК: «Я никогда не видел, чтобы Фрэнсис Крик вел себя скромно».
Здесь уместен определенный ревизионизм. Крик часто бывает скромен. Во время нашей беседы он выражал сомнения в своей колебательной теории сознания. Он сказал, что некоторые части книги, которую он пишет о мозге, «ужасны» и их требуется переписать. Когда я спросил Крика, как он оценивает саркастическое замечание Уотсона, он засмеялся и высказал предположение, что Уотсон имел в виду не то, что он нескромен, а то, что он «полон уверенности, энтузиазма и тому подобных вещей». А если временами он бывает излишне самоуверен и критикует других, то это происходит потому, что он очень хочет добраться до сути вещей.
— Я могу терпеть примерно 20 минут, — сказал он, — и всё.
Казалось, что самоанализ Крика, как и его анализ большинства вещей, попал в цель. Он — идеальная личность для ученого, он — эмпирический ученый, из тех, кто отвечает на вопросы, которые нас куда-то продвигают. Он свободен от сомнений (или кажется таковым), мечтательных раздумий и приверженности своим собственным теориям. Его так называемая нескромность проистекает исключительно из желания знать, как вещи срабатывают. Он не выносит мечтательные раздумья и ничем не подкрепленные рассуждения. Он готов делиться своими знаниями, делать вещи настолько ясными, насколько возможно.
"Конец науки"
