Как делалась великая советская наука
"... «лобовая» атака на интеллигенцию была вскоре приостановлена. В речи Сталина, опубликованной 23 июня 1931 г. в газете «Вечерняя Москва», предлагалось прекратить травлю старой интеллигенции. Через несколько месяцев появляется сталинское письмо в журнале «Пролетарская революция» (1931, № 6), означавшее начало чистки уже среди коммунистической интеллигенции и ликвидацию пролетарских организаций. Очередной поворот правительственной политики по отношению к научной интеллигенции, новое сталинское предложение «буржуазным» специалистам о сотрудничестве в области науки, техники, управления и экономики, показывает, что несмотря на ускоренное создание «красной интеллигенции» они оставались незаменимыми. В конце 30-х гг. выяснилось, что хотя выдвиженцы и оккупировали стратегически важные позиции в управлении, в самой науке лица буржуазного происхождения, получившие образование до 1917 г., как и прежде, занимали ведущее место. Но они уже никогда не вернули себе той степени свободы, без которых нормальное развитие науки невозможно.

Негативные последствия ограничения свободы правительство в какой-то степени компенсировало постоянным увеличением ассигнований на науку. А по своему масштабу этот процесс не имел аналогов в мире. Считая науку важнейшим фактором в построении социалистического общества, в превращении аграрной страны в передовую индустриальную державу, правительство выделяло колоссальные средства на науку. Был создан мощный научный потенциал, ядро которого составляла АН СССР. Не случайно Александр Вусинич назвал ее «империей знаний» [27].

Как и для США в СССР темп роста научных сотрудников опережал темпы роста занятых в других отраслях общественного производства. Однако разные исходные условия определяли существенные различия в темпах ускорения. В США численность занятых в экономике увеличилась с 1930 по 1965 г. в полтора раза, число же занятых в науке — в 6 раз [28]. В СССР численность рабочих и служащих возросла в 8 раз, а занятых в науке в 36 раз [29]. Поэтому Л. Грэхем справедливо утверждает, что Коммунистическая партия и государство не только контролировали науку, но и поддерживали ее [30].

К началу 60-х гг. Советский Союз давал 28 процентов всей мировой научной продукции по химии и 16 процентов по физике, уступая только США — 28 и 30 соответственно [31]. При этом по абсолютным показателям ассигнований на науку СССР в несколько раз уступал США.

Успех в значительной степени объяснялся тем, что в условиях резкого увеличения ассигнований на науку и жесткого централизованного управления удавалось сконцентрировать усилия ученых на главных, приоритетных направлениях научно-технического прогресса. Эти усилия оправдывали себя в тех случаях, когда стратегия исследования выбиралась при активном участии самих ученых. Немаловажное значение имело то, что социальный статус ученого был достаточно высок. Привлекал талантливую молодежь в науку и тот факт, что по сути дела это был единственный островок творческой свободы. Как показала история советской генетики, только ученые осмеливались на открытое противостояние сталинским фаворитам.

В качестве заключения к разделу о России, нужно сказать, что организационные усилия для развития науки XX века посильны действительно только государству, и это правильно предвидели В.И. Вернадский и другие организаторы науки еще в 1920-е годы. С ростом объема научных исследований и размаха научных проектов неизбежно развивается стремление ученых (согласно высказыванию, приписываемому академику Л.А. Арцимовичу) жить на ладони государства и согреваться его дыханием. С этим связано то, что ученые, чьи исследования требовали больших денег и серьезных организационных усилий, всегда стремились найти и легко находили общий язык с советским государством. Государство же неизбежно стремилось организовать науку так, как это можно было делать в одной большой промышленной кампании, т.е. иерархично, планово и без дублирования тематик — за каждое направление должен был отвечать один лидер, непосредственно ответственный перед руководством. Нельзя не признать, что этим есть разумная организационная логика, которая, однако, оказалась опасна для науки в реальных условиях Советской России, в которой государство стало всевластным и всеобъемлющим.

В конечном итоге организационное развитие науки в СССР зашло в тупик. Иерархическая, централизованная и монополистическая система советской науки вообще и Академии наук в частности порождала бешеную конкуренцию и беспощадное столкновение научных групп в борьбе за ключевые позиции в системе. Лысенковщина, как и все политические кампании 1940-х гг., была результатом борьбы за власть в науке, в которой почти с неизбежностью терпела поражение сама наука. Последствия оказывались самыми тяжелыми потому, что в системе не было места для переживания идей и ученых, не согласных с признанными теориями, — система была в существенной степени иерархична, однородна и прозрачна для политического контроля.

В более поздний период времени (уже за хронологическими рамками нашего исследования) выход из этого организационного тупика был найден в экстенсивном развитии науки: умножение числа научных институтов и беспрецедентном росте научных кадров. В частности был включен механизм регионализации и создания научных центров: Сибирского отделение АН СССР, научных городков в Пущино и Дубне и т.п. Как известно, это дало хороший импульс развития отечественной фундаментальной науке на достаточно долгое время. К сожалению, и этот выход был временным, уже и потому, что с очевидностью институциональный рост и экстенсивное развитие науки не может идти до бесконечности."
Наука и кризисы XX века: Россия, Германия и США между двумя мировыми войнами. Даниил Александров. http://www.polit.ru/science/2006/02/06/alexandrov.html

Не утерплю - пара цитат из той статьи про Германию и Штаты
"Научно-технический потенциал Германии был подорван и резким сокращением численности студентов, профессорско-преподавательского состава и научных сотрудников [53]. Еще до начала Второй мировой войны численность студентов за годы правления нацистов уменьшилась почти вдвое, за первые два года их правления численность профессорско-преподавательского состава сократилась почти на 15 процентов, а всего с 1933 по 1945 гг. высшая школа потеряла 49,3 процента своих преподавателей. Если учесть, что эти цифры не учитывают изменения качественного состава преподавателей, миграцию выдающихся ученых за границу, гибель многих из них на фронте, то можно представить масштаб потерь, понесенных немецкой наукой от нацистской реформы, направленной на ликвидацию «неперспективных научных направлений».

Нацистское огосударствление науки разрушило тонкий и действенный баланс отношений науки и государства, так блестяще обеспечивший успехи фундаментальной науки в Веймарской республике. Неудача немецкой науки в развитии атомного проекта определялось не только настроениями немецких ученых в условиях нацистского режима, но и недостатками всей системы организации науки.

В конце Второй Мировой войны не только Германия оказалась в руинах. В руинах находилась и немецкая наука."

США
"По мнению историков, поведение Кемпбелла подорвало авторитет Академии в администрации демократов и отрицательно сказалось на миссии Комптона и поддержке науки в целом. Надо подчеркнуть, что с нашей точки зрения ситуация в США разительно отличалась от описанной выше ситуации в Веймарской республике, где ученые разных ведомств и научных учреждений выступили единым фронтом в создании новой научной политики и новых форм финансирования науки в виде Общества помощи немецкой науки. Безусловно, сказалось и то, что глубина кризисного падения американской науки была не столь велика, как в иные периоды в других стран. Суммарные расход на науку только в бюджетных учреждениях, включая университеты штатов, несмотря на резкое сокращение, был в несколько десятков миллионов долларов. Но не следует и преуменьшать остроту ситуации. Сокращения финансирования или доходов компаний сопровождались молниеносными и беспощадными сокращениями сотрудников. Например, к 1933 г. кампании Дженерал Электрик и Америкен Телеграф энд Телефон, бывшие мощными центрами прикладной науки, выгнали на улицу около 50% и 40% персонала своих научных лабораторий соответственно.

...При такой ситуации большой помощи науке ожидать не приходилось. Счастье науки было в том, что депрессия продолжалась недолго, и в 1935-36 гг. положение в науке и университетах стало постепенно исправляться. С обозначившимся началом выхода из депрессии отпадала и необходимость в специальном правительственном органе, занятом научной реформой. Совет закрылся, а часть его функций была возвращена Национальной академии наук, занявшей пассивную роль советчика, свойственную ей и до создания Консультативного научного совета. Еще до закрытия Совета Комптон высказал свою позицию в речи «Ответственность правительства за науку», объяснив, какую огромную роль правительство могло бы сыграть в развитии страны, поддерживая науку и технику, и обвинив правительство в фактическом пренебрежении учеными. По мере приближения новых выборов 1936 г. Комптон и многие другие известные ученые Америки выражал надежду на перемену власти в Белом доме и высказывались в поддержку республиканцев.

...общественное мнение явно склонялось в пользу гуманистического поворота в исследованиях. Сочетание «физика и смерть» противопоставлялась сочетанию «психология и жизнь» со всеми вообразимыми последствиями [64]. Социальные и гуманитарные науки, а вместе с ними и биология как наука о жизни, получали заметное преимущество над науками физико-химическими. Это имело две явные причины — идеологическую и финансовую. Мало того, что всестороннее познание человека казалось более уместным, чем изучение элементарных частиц, оно было и дешевле, чем физические исследования.

Этим в многом объясняется поворот Рокфеллеровского фонда (единственного научного фонда того времени в США) от финансирования крупных институциональных проектов в науках о Земле или в физике к финансированию относительно небольших фокусированных исследовательских проектов, заявляемых отдельными учеными, преимущественно в области наук о жизни. Огромные деньги Рокфеллеровского фонда были существенной силой в политике создания научных приоритетов, и таким образом Великая Депрессия сказалась на изменении научных приоритетов и вызвала к жизни новые формы финансирования науки.

...Надо отметить, что и в целом уроки Депрессии и Нового Курса не прошли для ученых даром. Во-первых, ученые поняли, что отношения науки, правительства и общества не заданы заранее и навечно, что прогресс науки и ее поддержка обществом не гарантированы без их активной и постоянной работы в политике. При этом все большее значение в их глазах приобретал эффективный менеджмент науки и эффективная научная политика, развиваемая самими учеными. Во-вторых, неудачи с администрацией Рузвельта в период депрессии лишь утвердили ученых в том мнении, что именно федеральное правительство должно нести ответственность за науку. В этом отношении и ученые многому научились, оставив свои предубеждения против активной государственной политики в области экономики и науки. Все выгоды альянса науки и правительства, вызванного к жизни Второй мировой войной и грандиозными успехами науки в военно-промышленной сфере, уже не были упущены учеными и не были растрачены в разногласиях."