Сны умершего человека (2)
Итак, рассказы одного скончавшегося человека о себе, у которых я оторвал знаки авторства – как они, без сомнения, были оторваны и самим думающим.

«Выдумка, творчество, фантазия – все это искони казалось мне чем-то в высшей степени невозможным и, главное, постыдным. Ну чем-то вроде обнажения срамных мест…. Хотя в последнем-то я не вижу ничего иррационально-постыдного, все равно как на приеме у врача. Всякий раз, как мне предлагали что-либо придумать, найти оптимальное решение – я терялся. Потому что твердо знал: придумать ничего нельзя, уже все придумано. Не запрещено, а – нельзя, естественно невозможно, и стыдно пытаться. Стыдно и глупо. И такое чувство – с тех пор, как вообще себя помню. И, сколько помню, никогда не строил гипотез. Я уже знал, что есть, и во вновь являвшемся мгновенно узнавал то, о чем знал, что оно есть и потому будет впредь. Ни разу я не удивился. Красота природы не ощущалась как удивительное. И состояние здесь было не восторженное, а – исторженное («без меня»).

Никогда не приставал ко взрослым с вопросами. Позднее родители вспоминали, что за все детство я не задал ни одного вопроса. Напротив, я как-то сразу пытался объяснить, уверять: «Вот это – есть». Внутри же я, усердно и серьезно, занимался не вопрошанием, а соотнесением фрагментов неизвестного, деловитым складыванием разных вещей, более или менее ломких.

Помню чуть не единственный факт своей назойливости. Мне исполнилось восемь лет. Пришли чужие, взрослые люди. И я, очень надсадно, дергая всех, громко крича (!), просил обратить внимание, какой я хитрый: вот я здесь, по эту сторону стола, а теперь – перебегая – уже по ту. Непонятно, отчего я так разошелся. Но сама ситуация наполнила меня каким-то восторгоазартом. Очень горячим. Я раскраснелся. Мне это казалось гениальным. Позднее, в веданте, я узнал: пребывание в двух местах одновременно и есть абсолютная хитрость («духа»). Вот предел новизны.

…Мне трудно верить в вытесняющие модели Фрейда: не могу отождествить в памяти ничего похожего.

…Труднее же всего мне понять, что такое воля. Условно, это – как бы из меня вырывают легкие от корня: выше груди, ниже ключиц.
А знание – как оконный переплет на полу в лунную ночь»