Теория истории: Анкерсмит и нарратив
Анкерсмит («Нарративная логика») рассматривает три возможных позиции по отношению к историческому знанию. Эссенциалистская – когда считают, что в истории рассматривается процесс изменения каких-то социально-исторических вещей, самих сущностей этих вещей. Его здесь заботит не неуклюжее выражение «социсторические вещи» (это он его и придумал), а именно допущение, что в истории есть какие-то сущности, которые изменяются. Эту точку зрения он даже не особенно и опровергает – за ее древностью и полной отвергнутостью. Он ее даже иногда похваливает, по полной ее безопасности.

Враг нарративной позиции – позитивизм. Анкерсмит считает, что позиция позитивистов – наделение чего-то там в истории, этих самых социально-исторических вещей, или – скажем для простоты – «штук», - наделение их твердо установленным набором признаков, или критериев. Кроме «штук», есть понятия, у коих есть определения. Коли по признакам штука подходит понятию, она в него идет, а не подходит – не идет. И все дела. Историк говорит понятиями, и дальше всё понятно.

Анкерсмит критикует позитивистов, указывая, что у них не проработано понятие объекта. Они полагают, что объекты просто «есть», это очень тривиально и просто, ничего делать не надо – просто берешь объект и все. Главное правильно его признаки пронаблюдать. Понятно, что эту дичь Анкерсмит легко преодолевает – тогда, говорит, все объекты очень быстро исчезают, поскольку наборы признаков не остаются неизменными. Нет преемственности. Объекты легко возникают, и нельзя сказать, что это «те же» объекты.

Например, речь о существовании личности. Со времен Локка решают головоломки – личность обусловлена непрерывностью тела? Памяти? А если мозг пересадить в другое тело - это кто? А если одно полушарие? Ну, Анкерсмит говорит: головоломки бессмысленны, они не помогут нам решить задачу о личности. Критерии отражают наше выработанное употребление понятия «личность». Ничего другого, кроме наличного опыта. А какого опыта нет (про все эти пересадки), так там и критерии не работают. Если появится опыт – протянутся новые границы слова «личность». Короче. Эксперименты над языком не помогут нам понять явление.

Сам Анкерсмит обосновывает особую нарративную позицию. Здесь хитрость какая… Никаких сущностных штук в истории, как ясно любому, нет. Но и с понятиями позитивистскими – очень дубово получается. И потому говорится: сущности есть, они развиваются, сменяют наборы признаков, о них идет разговор у историков… Только это не к истории имеет отношение, а к нарративу. Грубо говоря, как раз тексты историков и есть нарративы, это они – сущности, относительно которых можно о чем-то говорить.

То бишь – есть в истории только интерпретации, «Ренессанс», «Великая Революция» и «Рим» - это такие термины, у которых имеются признаки, и живут термины в тексте. Преимущество нарративизма: у позитивистов отсылка термина – к одной какой-то вещи. А нарративизм это не ограничивает – термин может отсылать к разным вещам в разных высказываниях. Это позволяет нарративисту объяснить тождество при изменении во времени. Гораздо гибше.

Дальше Анкерсмит делает еще очень понятный ход. Термины в истории должны нести указание на авторство. То бишь не «Людовик XIV», «Ренессанс» и т.д., а «Людовик XIV sensu x», «Ренессанс sensy y». X, y – имена историков, или конкретные тексты. Штука это давно известная, примерно с Линнея – все биологические виды имеют авторов и год описания, это неотъемлемые части названия вида. Дальше Анкерсмит горячо рассказывает, как это здорово и сколько путаницы он этим делом истребил. Вместо споров о границах эпох, периодов, характере социальных слоев, исторических деятелей и т.д. – четкие указания, кто именно и в каком тексте сказал, и спору нет.

Именно тут я могу взять мозговой кулак Анкерсмита за запястье и продолжить его движение. В биологии видовое название отсылает не только к тексту описания нового вида – с рисунками или фотографиями, промерами или без всего этого. Описание – вовсе не главное. Оно может быть почти бессмысленным – скажем, жук может быть описан, как «маленький, черненький, довольно (хоть и умеренно) блестящий, средне пузатенький». И ничего – всё в порядке, нет проблем. Потому что видовое название прибито к реальности наличием типового экземпляра, типа. Как только по описанию не удается понять, о чем речь, или возникают сомнения иного рода – обращаются к типу, к фрагменту реальности. Дальше начинаются проблемы – ясно, что тип отличается от прочих экземпляров рода, может быть поврежден и проч. Но это содержательные проблемы, это не «чистая логика» и «работа с текстом». На том и стоит знание.

Нарративная логика радуется гибкости и тому, что решила проблему позитивизма – однако толку нет. Поскольку она не привязана к реальности. Анкерсмит особенно оговаривает, что нельзя данный текст (интерпретацию) соотносить с чем-то – прошлого нет, документы частичны и интерпретируемы. Есть только книги историков, говорит он – и всё, упал. Ко всем имеющимся и вымышленным достоинствам нарративизма придется – чтобы не только болтать, но и работать – приделать веревочку, по которой можно было б добраться до того, к чему в реальности этот текст относится. А это – с точки зрения Анкерсмита – эссенциализм… Об этом и не говорят всерьез – как же, 19-й век.

И в самом деле… История всё ж не биология – ни типов не зафиксируешь, ни прошлого не потрогаешь. Только вот… Эссенциализм не только в 19 веке был. И раньше, до того, эти самые эссенциалисты, еще не выродившиеся, не призывали прибивать историю к материи и закреплять типы – к чему подбирается умные 20 и 21 века. Раньше было ясно, что историку необходима привязка к реальности. И ясно, что ничего материального в исторической реальности нет. Тех эссенциалистов это не смущало – моды были другие, и духа еще не боялись.