Наука и как ей учат
Тут http://www.livejournal.com/users/scholar_vit/72592.html произошел разговор о том, чему и как учатся люди у своих учителей, - к которому мне хотелось бы добавить несколько старых воспоминаний

Вот что пишет scholar_vit:
«Первый урок дал мне мой руководитель Н.М. Я тогда был зелёным аспирантом и принёс ему первую статью, основанную от начала и до конца на моей идее. Мы встретились через пару дней. Я спросил, есть ли ошибки. "Давай начнём с того, что исправим главную ошибку," - ответил он. Вынул красный карандаш и аккуратно вычеркнул в рукописи свою фамилию.

Этот урок был для меня не только уроком этики: ну да, человек не имеет права подписывать статью, которую он не писал и не задумывал. Этот урок основательно внушил мне мысль, которую Н.М. долго и старательно в меня вбивал и до того, и после: в науке нет начальства и подчинённых, старших и младших, а есть только истина и люди, работающие на эту истину. Эта мысль потом помогала мне в работе. И да, иногда мешала карьере - но не смертельно.»

«Второй урок был преподан не мне, а моему другу А.-П. Но А.-П. настолько красочно и сильно рассказал эту историю, что урок оказался и моим тоже.

А.-П. тогда был аспирантом. Перед тем, как разъехаться на каникулы, он со своей руководительницей договорились поработать над некоей проблемой. После каникул она принесла довольно толстую стопку исписанной бумаг: "Вот я тут кое-что подсчитала". А.-П. сказал: "Знаете, я тоже работал и сумел доказать, что параметр, который мы считали малым и на этом основывали теорию, на самом деле не мал". Она удивилась. Тогда А.-П. предъявил ей доказательство: полстранички текста. Руководительница прочла. Задумалась. Перечитала. Затем взяла свою стопку и с видимым усилием: всё-таки немолодая женщина, - разорвала результат пары месяцев работы пополам и переложила в мусорную корзину. "Эта история, - сказал А.-П., - лучше любых лекций объяснила мне, что такое наука".»

А вот воспоминания о Б.М. Житкове Н.П. Наумова: «…Я написал свою первую в жизни научную (!) статью и очень гордый принес ее Борису Михайловичу. Через несколько дней, в назначенный час, я пришел к нему, чтобы обсудить ее достоинства и недостатки. Борис Михайлович встретил меня как всегда ласково, усадил в кресло: — «Садитесь, батенька мой, позвольте я вам расскажу историю. У меня был брат, директор Волжско-Камского банка. Работы и, конечно, помощников у него было много. Но одно он делал всегда сам — проверял почту. Делал он это так. Утром его секретарь приносил ему на подносе целую гору корреспонденции. Брат брал и очень бегло пролистывал все конверты: здесь адрес с ошибкой — в корзину, тут клякса — туда же, и так далее. Сильно поредевшую папку он смотрел более внимательно: марка криво наклеена — в корзину, нет числа или подписи — та же дорога». — Борис Михайлович посмотрел на меня: — «Вы думаете, мой брат был формалист? Нет, он просто хорошо понимал, что если человек действительно заинтересован в деле, он точно узнает, как оно делается и выполнит свою работу как надо, аккуратно…. Теперь давайте посмотрим Вашу рукопись»… Я густо покраснел: — «Борис Михайлович, можно мне взять ее для доработки?!»

Б.М. Житков (зоолог): «Оставление при кафедре (которое могло и не случиться) поставило меня на рельсы науки. Но наука далеко не наполняла моей жизни, и я остался навсегда дилетантом. Только недурные способности и некоторое общее образование позволяли мне держаться приблизительно на уровне тех требований, которые следует предъявлять преподавателю университета. Теперь, впрочем, дело подготовки ученых сильно упростилось. Признаваясь в малой учености своей, я должен сделать еще одно замечание. Во времена моей юности большинство ученых, которых я знал, были также и образованы. Теперь такие встречаются много реже. И, наконец, еще вот что. Человеку, не знающему коротко жизни ученых, писателей, музыкантов и других сравнительно вольных людей, может показаться, что жизнь их — непрерывная цепь трудов, успехов и испытываемого от этих успехов удовольствия. Это, конечно, не верно. Кто в темный и сырой осенний вечер встанет на Каменном мосту, тот увидит уходящую вниз по Москва-реке длинную цепь огней. Вдали огни эти кажутся сближенными, образуя частый, блестящий ряд. Но это обман. Фонари с их слабым, почти не проницающим тумана светом стоят далеко один от другого. Между ними сырая тьма, и слякоть набережной, и брань кухарок в воротах, и полутрупы пьяных в уличной грязи. Попросту говоря, всякое возвышенное ремесло не так уж сильно отличается от сапожного или слесарного. А в мире людей, ищущих славы, самолюбивых тупиц хоть отбавляй»

«Однажды одно человеческое существо столь же любопытное, как и Вы, пожелало непременно знать, что я пишу и много ль написал. От ответа на первый вопрос я решительно уклонился. На второй ответить было легче. Я выложил на стол мои переплетенные статьи, положил сверху томы “Записок Географического общества”, в которых находятся описания моих путешествий, и, взяв складной метр, определил, что я написал (считая поперек) двадцать восемь сантиметров. Вы спросите — разве этого мало для известности. Мало, — и на это есть причины, от меня не зависящие. Прежде всего Вам, может быть, неизвестно, что ученые статьи в большинстве случаев читают только три лица — сам автор, наборщик и корректор. Кроме того, путь к известности преградила мне моя фамилия (Не удивляйтесь). Когда я, еще студентом, написал статью для немецкого ученой журнала, я подписал ее, по принятой тогда транскрипции, так: Shitkov. Позже я наши во французском журнале краткие рефераты моих русских работ по географии. По понятным причинам французы изобразили мою фамилию так: Jitkoff. А еще позже какая-то заграничная комиссия решила передавать русскую букву Ж через Z, и я сделался — в указателях литературы — Zitkov. Вы понимаете, что это печальное обстоятельство распылило мои 28 сантиметров между тремя лицами и лишило меня надежды на посмертную славу; ибо и самый опытный библиограф теперь не соберет воедино моих творений, если бы ему и пришла странная мысль этим заняться. Еще труднее будет составить посмертную биографию этих трех лиц».