Карл Поланьи «Великая трансформация»
Книга не содержит «общей теории», если под этими словами подразумевать «общую схему». Это очень богатая содержанием книга, сочинение, многое подразумевающее, рассчитанное на определенный уровень культуры читателя, которому не нужно объяснять некоторых «самоочевидных» вещей – и, наконец, просто непростая книга. Почему это так? Является ли это недоработкой автора?

Представим себе школу, урок геометрии. Учитель поручает ученику доказать теорему о сумме углов треугольника. Результат: сумма углов равна 210 градусам. Учитель говорит ученику об ошибке и начинает измерять один за другим углы нарисованного учеником треугольника. В сумме получается 210 градусов. Учитель прекращает урок, идет домой, и там рисует треугольник за треугольником – у всех сумма углов 210. Учитель добывает современный журнал, находит раздел – и там ему сообщается, что вопреки прежней порочной и ошибочной точке зрения последние данные свидетельствуют о том, что сумма углов треугольника – 210. Эти данные входят в справочники. Измеряя элементы зданий, разметку улиц и т.д. несчастный учитель раз за разом убеждается, что – 210. Меняется мир, геометрия, архитектура, математика… Так не бывает – не должно быть – но социальная реальность устроена именно так.

Социальная реальность во многом сделана творческими усилиями людей. То, что люди реально делают, становится реальностью, - и очень трудно в этой ситуации как-то доказать, что то, что сделано – неправильно, так не должно быть, это не работает… «Как же не работает, когда вон – весь мир так устроен?», - говорят противники.

Поланьи – не экономист, не социолог, он прежде всего – историк (историк-социолог, историк-экономист, но – историк). Он описывает западное общество на протяжении 200 лет – с конца 18 века до середины 20. Как любой историк, он стремится описать не схему, а то, что происходило, факты. Как думающий историк (что – большая редкость), он стремится эти факты сопоставить. В результате книга наполнена описаниями сотен, тысяч зависимостей – между теми или иными факторами, фактами, тенденциями. Разобраться в этом действительно очень тяжело (тем более, что, кажется, не обошлось и без ошибок).

Описать реальность истории на протяжении этих двухсот лет – крайне трудная задача. Поланьи считает, что западное общество (и все человечество в целом) ошиблось, выбрало неправильный путь, и вернуться, исправить – очень может быть, что поздно. Но ошибка состоялась, люди живы и живут в неправильно устроенном обществе. То, что можно назвать ошибкой, функционирует, определяет и подчиняет себе все новые стороны жизни. И потому рассказ о происходившем, о фактах, о реально наблюдающихся закономерностях все время перебивается указаниями – вот что могло быть, вот как надо было, ну неужели не ясно, что это было вредно, почти смертельно… При этом разговор идет на уровне, когда подразумевается, что читатель может не знать всех фактов, но общие тенденции европейского развития понимает и способен следить за подразумеваемыми аксиомами, что читатель обладает тем же здравым смыслом, что и автор.

Уже когда писалась эта книга, таких читателей было немного. Сейчас мир ушел совсем далеко вперед по этой «неправильной» дороге – и современному читателю очень трудно понять Поланьи. Здесь можно рекомендовать несколько раз перечитать книгу; прочитать несколько других книг, которые могут пояснить позицию автора… А можно набраться смелости и рекомендовать прочитать что-нибудь современное, где мысль движется примерно теми же дорогами. Я бы считал, что в этом смысле полезно прочитать книгу А.И. Фурсова «Колокола истории» - не то что бы это было «переложение» Поланьи, вовсе нет, но Фурсов тоже историк, придерживается довольно близких взглядов, пишет талантливо и имеет то несомненное преимущество, что знает историю на 50 лет длиннее, чем Поланьи. Может быть, современному читателю поможет это.

Итак, коротко сказать «теорию» Поланьи, мне кажется, не представляется возможным – чем, кроме анекдота, может быть краткий пересказ, скажем, трехтомной «Истории древнего Востока»? («Все они давно умерли…»). И все же я попытаюсь высказать несколько мыслей, которые, как мне кажется, лежат в основе рассуждений Поланьи. Тут тоже трудность – с некоторыми из этих мыслей Поланьи бы не согласился, у него имеются места, прямо этому противоречащие, но… Я думаю, что систему мыслей надо восстанавливать до целого мировоззрения, а не до той несколько противоречивой стадии, до которой смог доработаться автор.

Итак, Поланьи, конечно, противник либертарианства, свободного рынка и в прочих отношениях еретик. Как можно кратко изложить представление о недостаточности идеологии «австрийской школы»? Представим себе гомеостат – ну, скажем, холодильник (позволю себе напомнить, рынок – саморегулирующаяся машина). Чтобы холодильник работал, к нему надо электроэнергию подключить. Он хоть и саморегулируется, но для этого его придумать надо, собрать надо, и запитать надо. Так вот, что ест рынок? Что потребляет саморегулирующаяся социальная машина, гарантирующая всеобщее благосостояние и всегда свежий набор полезных продуктов по самым низким ценам?

Экономика даром получает то, что Поланьи обобщенно называет «землей» - все природные ресурсы. Если мы представим себе мировую экономику – значит, должны понимать, что экономика даром получает всю Землю. Земля тратится на экономику; нужны усилия, чтобы землю восстанавливать. Кто будет платить? Рынок это ест, но не воспроизводит. Пойдем дальше. Экономика ест то, что Поланьи называет «труд», то есть она ест людей. Людей надо воспроизводить, а не только тратить. Здесь возможен очень долгий спор – в самом прямом смысле на много страниц. Опустим его – желающие могут продумать аргументы. Наконец, на третье экономика ест то, что Поланьи называет «деньги». На самом деле это – капитал. Правильно понять, что это такое, можно только тогда, когда мы забудем, что капитал может представлять собой деньги, а запомним, что капитал – это дух. В самом прямом смысле – творческий дух. Когда кто-то придумывает новую машину, новый полимер или новое лекарство, он делает капитал. Его потребляет экономика. И вот этот капитал достается экономике бесплатно. Для тех, кто почему-то вспомнит, что преподавателям в университетах платят зарплаты и тому подобное, напомню, что природные ресурсы тоже стоят – столько, сколько нужно, чтобы даровой природный продукт доставить в нужное для производства место. С источником капитала – та же ситуация. Культуру нельзя оплатить, можно только готовую доставить в нужное место.

Итак, экономика бесплатно получает и перерабатывает в своих целях три вещи: «землю», «человека» и «дух (культуру)». Создание этих вещей – вне власти экономики. Объяснять, опять же, долго, но если подумать – очевидно, что экономика своими силами не способна создать культурного человека в той же степени, в какой она не может создать новую землю. (Разумеется, здесь и выше подразумевается свободная, изолированная экономика, отделенная от прочих частей социального организма).

Итак, Поланьи видит, что некогда ситуация была иной, общество было устроено «правильным» образом и могло самовосстанавливаться, самовоспроизводиться. Затем он наблюдает искусственное рождение свободного рынка, свободной торговли и прочих институтов новой экономики – и видит, что общество пожирается этой экономической системой. Он подробно рисует картины краха, живописуя деятельность «сатанинской мельницы» - рынка. Название метафорическое, но вполне прозрачное для, например, читателей Маклюэна. Они легко увидят «родной пример»: печатный станок, по Маклюэну, был первым механизмом такого рода, унифицирующим людей, снижающим разнообразие культуры и приводящим к массовому обществу. Рынок – наследник печатного станка, более мощный и совершенный. Но это – реплика в сторону. Ее никто не слышит, кроме зала.

Дальше можно долго детализировать концепцию Поланьи. Он указал множество взаимосвязей, скрепляющих определенный тип государственного устройства и механизм рынка, связи между политикой тех или иных групп – и финансовыми стратегиями. Я бы обратил внимание на удивительный феномен – Поланьи один из немногих, кто заметил, что вот уже 2000 лет экономика развивается как наследие Аристотеля, что мы до недавнего времени жили в аристотелевой экономике. Это очень интересная мысль. Другой лейтмотив книги – что рынок является придуманным механизмом. Это не характеризует его с отрицательной стороны, это говорит просто о том, что не «естественные законы» ведут человечество, а изобретения – пусть они даже выглядят как неосознанные. Социальное устройство – это то, что надо осознать и с чем надо работать, - так, на мой взгляд, прочитывается линия аргументов Поланьи о искусственности рынка. Впрочем, в книге великое множество очень вкусных мест и занимательнейших мыслей. Их обилие едва ли не чрезмерно – новизна теста такова, что читатель временами перестает воспринимать его связность. Так что пересказывать Поланьи не надо, кто хочет – читает сам. Я скажу только об одной вещи, которую, как мне кажется, надо иметь в виду при чтении книги. Я скажу о решении, которое предлагается в этой ситуации.

В самом деле, человечество выбрало неправильный путь, запустило у самую сатанинскую мельницу, не в силах от нее отказаться, мельница исправно перерабатывает все новые области социальной жизни в свой конечный продукт… Что же делать? Поланьи – историк, и он не говорит лозунгами, так что его «как надо» звучит довольно тихо и ненавязчиво (по сравнению с тем, насколько громко он говорит о том, «как не надо»). Рецепт Поланьи, как я понял – во взвешенном принятии решений. Он не верит в вечный двигатель и в абсолютно верные теории, не верит в спасительность какой-то одной идеи. Он за то, чтобы пользоваться рынком в тех пределах, где он очевидно полезен, и смело ограничивать его там, где он вреден. Поланьи не верит, что в истории и жизни человека правит «школьная логика», и надо говорить «я», если случайно ляпнул «а». Он вполне готов приветствовать политику противоречивую – и жизненную, которая страхует от чрезмерной скорости преобразований или отказывается от очевидных сиюминутных выгод из опасений их необратимости.

Но, на мой взгляд, Поланьи – очень хороший историк, и он подвержен профессиональной болезни: историк верен истории. Он видит, что она врет, что она ведет к гибели – но не может отказаться от того, что есть. Он будет до конца описывать мир, даже если ему представляется, что мир гибнет. И в силу такой позиции он будет противоречить правде – той правде, которая нужна для выздоровления мира, потому что этой правды «еще нет», ее нужно сделать – приготовить и выпить лекарство. Мир болен – и историк говорит, каковы симптомы, но – только это.

Отсюда у Поланьи, как мне кажется, идет не вполне верный тезис. Он говорит, что в результате работы двухсот лет произошло расслоение в социальном организме политики и экономики, и это вызывает очень серьезные заболевания, это – вредное разделение. Поланьи напоминает, что это не всегда было так, раньше социальный организм был единым – и Поланьи призывает к новому объединению. Тезис свидетельствует о его зоркости – очень, очень многие не заметили этого разделения политики и экономики, а многие и сейчас путают эти сферы общественной жизни. На мой взгляд, мир эволюционирует, и общество действительно становится сложнее и развивается. Пришло время разделить ранее единое, политическая жизнь должна быть отделена от экономической жизни и – о чем почти совсем не говорит Поланьи – от жизни культурной, жизни духа. Другое дело, что то, как это предполагают сделать господа вроде Мизеса – это убийство. Убийство как тех обществ, которые последуют совету, так и тех мозгов, которые примут эту мысль. Мизес обходится с реальностью как лесоруб с лесом, а мысль с топором не вызывает у меня сочувствия. Я бы полагал, что разделение сфер социальной жизни – весьма сложный процесс, о котором наотмашь не скажешь, и сегодняшние игры в «австрийство», которые воплотились в реальность – это убийство человеческого общества. Отношения истины с обеими влиятельными ветвями экономической теории – как у правды с ложью. Ложь не самостоятельна, не может существовать чистая ложь. Она всегда паразитирует на правде и существует постольку, поскольку в ней есть частица правды. Так и противоположные экономические учения – они привлекают интуитивно угаданной частицей истины и убивают тем стилем мысли, в котором истина существовать не может.