Происхождение языка, происхождение человека
поддерживаю alisarin@lj он напомнил о двух постах:
http://wolf-kitses.livejournal.com/98139.html
http://wolf-kitses.livejournal.com/98419.html
это публикация в ЖЖ очень интересного текста (тут тебе и возраст языка 2.6 млн. лет, и генетика языка, и нейролингвистика. и отрицание примата коммуникативной функции...):
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА: НОВЫЕ ФАКТЫ И ТЕОРИИ А.Г.Козинцев

"Неволя стимулирует и коммуникативные способности обезьян. Успехи шимпанзе и горилл в овладении различными кодами (жестовыми и др.) общеизвестны. Если не дрессировать их по условно-рефлекторной схеме, а общаться с ними, как с детьми, они начинают спонтанно употреблять символы в общении с людьми и между собой (Gardner, Gardner 1992). Если же учить их не вспомогательным кодам, а пониманию обычной человеческой речи, то, по мнению зоопсихологов, становится ясным, что нет особых мозговых механизмов контроля синтаксиса, отличных от тех, что ведают общекогнитивными функциями (Savage-Rumbaugh et al., 1998). Синтаксис спонтанно возникает как оптимальный способ членения высказываний. Карликовый шимпанзе Кензи к 8 годам по уровню понимания обычной речи превзошел 2-летнюю девочку, ибо, в отличие от нее, безошибочно различал субъектно-объектные отношения. Правда, его генеративная способность соответствовала таковой у ребенка 1.5 лет. Зато высказывания обезьян, освоивших вспомогательные коды, обнаруживают “перемещаемость”, то-есть могут относиться к чему-то, что отсутствует в момент речи. Ребенок научается этому лишь к 3 годам (Savage-Rumbaugh, Lewin 1994).

...Система контроля вокализации у человека и обезьян качественно различна. У обезьян эта функция почти целиком подчинена лимбической системе и осуществляется с помощью висцеральной, а не скелетной, мускулатуры. Отсюда непроизвольность вокализации, обычно связанной с возбуждением. В критических случаях, например, при пищевых криках, ее приходится с трудом подавлять, дабы не привлечь внимания (Гудолл, 1992). Голосовые сигналы обезьяны издают и на вдохе, и на выдохе, ибо произвольная регуляция дыхания у них отсутствует. Зато движения их рук подчинены, как и у нас, волевому контролю, что подкрепляет идею первичности жестового языка (Hewes 1973; Иванов 1974; Kendon 1991; Armstrong et al. 1995; Corballis, 2000; Corballis, Lea 1999).

...Произвольная вокализация отмечена также у птиц и китообразных. В обоих случаях, как и у человека, она независима от лимбики, не свидетельствует о возбуждении и осуществляется скелетной мускулатурой (Deacon 1997). Имеется и латерализация соответствующей функции в мозгу. Ничего этого нет у высших обезьян. Практически отсутствует у них и функциональная асимметрия конечностей. Все это противоречит гипотезе о происхождении речи от голосовых сигналов приматов. Обсуждать “протослова” мартышек в связи с глоттогенезом, возможно, имело бы смысл, если бы то же самое поведение не обнаружили у кур (Marler, Evans 1997). Между тем, человекообразные обезьяны не употребляют никаких “протослов”, хотя, судя по некоторым данным, у них есть какие-то (до сих пор не разгаданные) способы обмениваться сложной информацией (Menzel 1979).

... норме концептуализация (вернее, обобщение стимулов) у животных происходит не на символическом, а на иконическом или индексном уровне – на уровне “довербальных понятий” (Фирсов 1983). Этого, впрочем, достаточно для возникновения весьма сложных форм поведения, в частности использования и даже изготовления орудий, на что способны не только приматы, но и некоторые птицы, в частности воруны (Weir et al. 2002). Говоря о “культурных” (усвоенных) традициях у обезьян, нужно помнить, что такие же традиции, возникшие благодаря имитации, отмечены у птиц. Есть у них, в отличие от обезьян, и внутривидовые вокальные “диалекты”, не врожденные, а усваиваемые (Мак-Фарленд, 1988).

...Согласно Хомскому и его сторонникам (т.н. “нативистам”), способность к усвоению “универсальной грамматики” (базовых принципов, присущих всем языкам) определяется генетически обусловленной “когнитивной структурой”, которую нужно изучать так же, как изучают анатомические структуры (Хомский 1972; Chomsky 1975, 1988). Речь, в сущности, идет о находящемся в человеческом (и только человеческом) мозгу “языковом органе” (иногда испозьзуется термин “модуль”, см.: Chomsky 1984). Если так, то поиски какой-либо преемственности между языком и системами коммуникации животных заведомо бессмысленны. Развивают эту, казалось бы чисто биологическую, идею не биологи, а философы, лингвисты, психолингвисты.

....Нативисты ссылаются на факты, касающиеся “языковых генов”. При одном из генетических нарушений возникает синдром SLI (Specific Language Impairment) – выраженная аграмматичность речи, при которой интеллект, если и затронут, то значительно меньше (Gopnik 1997). У пациентов обе сильвиевы щели симметричны (в норме у правшей левая больше). Противоположное нарушение – синдром Уильямса, при котором речь грамматически безупречна, но бессодержательна; морфологически наблюдается увеличение префронтальной коры и мозжечка при недоразвитии задней части коры (Bellugi et al. 1991). Эти заболевания, впрочем, указывают лишь на то, что, вопреки Витгенштейну, Сэпиру и Уорфу и в соответствии с Выготским и Леннебергом, язык и мышление – явления разного порядка.

Наиболее же веское свидетельство биологической обусловленности качественного разрыва между коммуникацией у людей и животных – ген FOXP2, мутация которого, судя по данным о членах одной семьи, нарушает сразу две независимые способности, необходимые для речи: артикуляционную и грамматическую (Lai et al. 2001). Гомологичный ген выделен и у обезьян, однако строение ДНК, которая кодирует соответствующий белок, отличается от человеческого (Enard et al. 2002; Pearson 2002).

... В самом деле, никакого языкового органа в человеческом мозгу не обнаружено. В прошлом, когда языковые функции локализовывались паталогоанатомически, было естественно отождествлять зоны Брока и Вернике, соединенные дугообразным пучком, с гипотетическим языковым органом. Применение новых методик, позволяющих работать с живым мозгом, выявило настолько пеструю картину, что от былой ясности не осталось и следа (сводку фактов см.: Deacon 1997). Можно говорить лишь о ключевой роли в речевом процессе префронтальной коры и нечетко локализованных областей вблизи сильвиевой щели, но также и ряда других структур вплоть до мозжечка. Межполушарная асимметрия гораздо менее отчетлива, чем казалось недавно. В процессе онтогенеза (не только у детей, но и у взрослых) язык как бы блуждает по коре, выбирая в зависимости от обстоятельств, где ему “угнездиться”. Дикон сравнил язык с паразитом, осваивающим по своему усмотрению тело хозяина (Deacon 1997). У маленьких детей утрата даже большей части левого полушария не препятствует усвоению языка. Два разных языка предпочитают не пересекаться в коре, а выбирать либо разные участки одного полушария, либо разные полушария. И не только кору. Роль подкорки в языковой функции важнее, чем казалось прежде (Lieberman 2000). В частности при поражениях полосатого тела родной язык может разрушиться, а усвоенный позже – сохраниться. Важен не только порядок усвоения языков, но и их строй: у носителей аналитического языка поражение зоны Брока может привести к тяжелой афазии, а у носителей синтетического в пределах той же языковой семьи – нет (у них особенно уязвима зона Вернике). Ясно, что такие различия не могут быть врожденными.

...Идея о том, что сложные структуры не могут возникать путем отбора мелких мутаций, парируется принципом смены функций Дорна: эволюция работает, подобно бедному мастеру, методом бриколажа (так, части жаберного аппарата, ставшего ненужным для наземных животных, пригодились для жевания, слуха и контроля равновесия). Мозг оказался случайно преадаптирован к языковой функции еще до ее возникновения.

...Накопление данных делает все более и более вероятным, что язык возник не на базе коммуникации приматов (см. п.2), а на базе их интеллекта. То, что в синхронии и индивидуальной диахронии (онтогенезе), в частности у современного человека, язык может быть независим от интеллекта, не значит, что последний не сыграл существенной роли в возникновении языка в видовой диахронии (филогенезе). Предпосылкой языка могла стать кратковременная (рабочая) память, необходимая не только для речи. У обезьян обнаружена асимметрия полушарий, отчасти сходная с человеческой, есть и зоны, гомологичные зонам Брока и Вернике, но они не соединены (Holloway 1996; Aboitiz, Garcia 1997; Gannon et al. 1998). Предполагается, что в процессе антропогенеза происходила постепенная кортикализация звуковых сигналов путем усиления внутрикортикальных связей, что сделало возможным установление качественно новой связи между звуком и значением. Для этого понадобилась рабочая память, так как цепочки фонем усваиваются путем подражания и запоминания. Одним из центров интракортикальных связей стала более древняя зона Вернике. Здесь многоцелевые ассоциации приобрели новую, фонологическую, функцию. Фонологические представления спроецировались на нижне-теменные области коры, соединенные с зачаточной зоной Брока. Последняя, эволюционно более молодая, поначалу участвовала в сложной вокализации, а затем стала контролировать “внутреннюю речь”. В конце концов между обеими зонами устанавливается прочная анатомическая связь (Aboitiz, Garcia 1997).

... Широкая вовлеченность коры у млекопитающих характерна не для коммуникации, а для контроля перцептивно-когнитивных функций, в частности для “картографирования” местности у территориальных животных типа волков. В антропогенезе на базе этой функции могла возникнуть принципиально новая система коммуникации.

...Все это подводит к идее огромной пластичности мозга и языкового поведения и к признанию ключевой роли социальной среды, что не умаляет роли врожденных факторов и естественного отбора. Язык – социальное, а не биологическое явление. На этой позиции стояли представители различных течений гуманитарной науки – бихевиористы (Скиннер), структуралисты (Пиаже), марксисты (Выготский) и близкие к марксизму мыслители, прежде всего Бахтин. Самое замечательное, однако, что близкие взгляды развивает ведущий современный нейрофизиолог Т.Дикон, автор самого фундаментального в мире труда по механизмам речи (Deacon 1997). Согласно Дикону, язык колонизовал мозг, прежде приспособленный для совершенно иных целей. Заняв огромные участки мозга, он подавил старую систему непроизвольной лимбической вокализации и установил радикально новую систему произвольной вокализации с собственной системой коркового контроля.

...Разгадка “грамматического взрыва” у детей состоит, по Дикону, в том, что языки, эволюционируя быстрее и сильнее, чем их субстрат, и пройдя жесткий отбор на легкую усваиваемость, стали в итоге максимально “дружелюбны к пользователю”... Модулярность (четкая локализация и полная врожденность) контроля звуковых сигналов в мозгу есть, но не там, где ее ищут нативисты. Она – в лимбической системе, контролирующей древнюю непроизвольную вокализацию. В неокортексе же никакого модуля нет и быть не может – именно из-за огромной пластичности языка и размытости его “представительства” (см. п.2.2). Ключевая роль принадлежит префронтальной коре, осуществляющей выбор между несколькими вариантами, что особенно важно при затруднениях с выбором верной глубинной структуры фраз типа “The cat the mouse killed”. Именно возможность отвлечения от поверхностных структур придает грамматике такую силу генеративности – но это же и не позволяет ей анатомически локализоваться (и соответственно генетически закрепиться) в мозгу. Не мозг долгим эволюционным путем создавал язык, а язык, нарушив эволюционную постепенность, создал человеческий мозг. Началом начал было употребление орудий, затем возникла потребность в символизации, и лишь в ответ на эту потребность перестроился мозг.

Труд Дикона – новый этап не только в нейролингвистике, но и в давнем философском споре. Защищать нативистские или редукционистские идеи в вопросе о глоттогенезе стало теперь так же сложно, как отстаивать креационизм после выхода книг Дарвина.

Проблема древности языка (едва ли, впрочем, в нынешнем его виде) решается с известной долей уверенности. Первыми говорящими существами, видимо, были ранние представители рода Homo, конкретно, вида Homo habilis, появившиеся около 2.6 млн лет назад. На слепках их эндокранов заметно разрастание большинства зон, участвующих в контроле речевой функции (Tobias 1987; Holloway 1996). Так же датируются и первые каменные орудия искусственного происхождения.

..Специалисты по детской психологии показали, что три способности развиваются в онтогенезе рука об руку: общение, манипулирование предметами и подражание. Соединяясь, они дают символизацию (Gopnik, Meltzoff 1988). Все три качества прекрасно развиты у высших обезьян, а потому едва ли в филогенезе дело обстояло иначе. Дети, как и обезьяны в экспериментах, учатся языку у воспитателей. Остается предположить, что произвольное связывание звуков и/или жестов (в первом случае нужна дополнительная преадаптация мозга) со значениями и комбинирование символов были некогда кем-то изобретены (об одномоментности возникновения языка писал еще Гумбольдт), а затем распространились, подобно любому полезному навыку. О том, чтобы этот навык не была утрачен, позаботился естественный отбор, усовершенствовавший как функцию, так и контролирующие ее структуры.