Еще один "деятель культуры", блять
Трофим. Песня о Ленине.
Я не помню Ленина живьём -
Я его застал уже холодным.
Говорят, был дерзким пацаном -
Поимел державу принародно.
Отнял у богатых кошельки
И подвёл под новые понятья:
Дескать, все отныне - босяки;
Вот такая, значит, демократья.
Маленький, картавый, без волос,
Без конца по тюрьмам ошивался.
Видно там несладко довелось:
Говорят, чернильницей питался.
Десять лет торчал на Колыме,
Партизанил в питерских болотах,
А потом метнулся, по зиме,
За бугром - подтягивать босоту.
Женщин он к себе не допускал -
Всё боялся, что менты банкуют.
Он, конечно, жутко тосковал!
Съест чернила - и сидит, тоскует.
Но однажды, в питерских Крестах,
Ленин встретил каторжанку Надю -
Тоже вся на шифре, в кандалах -
Вот и поженилися, не глядя.
Он Надюхе спуску не давал -
Так сказать, держал всегда на стрёме.
Сам удачно банки обувал.
Надя знала фарт на ипподроме.
В общем, жили вороской семьёй,
Вечерами - резались в картишки.
Только вот, о жизни половой
Вова беспокоился не слишком.
Как он мог Надюхе рассказать,
Как в далёком магаданском крае,
При морозе минус сорок пять,
Он по снегу полз от вертухаев...
Как отняв ладони от лица,
Плакали навзрыд оленеводы...
Нет у революции конца -
Отдала, однако, за свободу...
От судьбы приняв такой удел,
Вова стал чудить и куролесить -
Прокатился дикий беспредел
По российским городам и весям.
Расстреляли тысячи людей.
У живых - отняли пропитанье...
Вона как бывает у вождей -
Если он не вождь - в интимном плане...
А теперь он вот - в гробу лежит,
Может - помер, может - притворился.
Он ведь, гад - живее всех живых,
Не, ну вона как в гробу-то сохранился!
Может быть, гореть ему в Аду,
Но пока, для всех на всякий случай,
Пусть он будет лучше на виду -
Вдруг ещё чевой-то отчебучит.
Вот читаю я такое, и думаю, что одного "философского парохода" будет явно недостаточно.
Или - строгий запрет на профессию, пусть такие в чернорабочие идут.