18 брюмера Луи Бонапарта: современный конспект, или Всем сестрам по серьгам, ч.1

Г-н Федосеев не так давно цитировал (вспомнив одну заезженную за полтора столетия до дыр фразу) «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»; удивительно то, что данную работу он должен был бы замалчивать, ибо она хорошо бьет как раз по его позиции, по поддержке либералов и по мелкобуржуазной демократии под видом "социализма".

Впрочем, из наших современников и соотечественников эта работа классика бьет не только по г-ну Федосееву. Применить к нашим реалиям в ней можно очень и очень многое.

Во-первых, там хорошо описано то, что «дало» пролетариату сотрудничество с буржуазными партиями:

Как только какой-нибудь из стоящих выше него общественных слоёв приходит в революционное брожение, пролетариат вступает с ним в союз и таким образом разделяет все поражения, последовательно претерпеваемые различными партиями. Но эти последующие удары становятся всё слабее по мере того, как они распределяются по всё большей поверхности общества. (…) Пролетариат, по-видимому, не в состоянии ни обрести своё прежнее революционное величие в самом себе, ни почерпнуть новую энергию из вновь заключённых союзов, пока все классы, с которыми он боролся в июне, не будут так же повергнуты, как и он сам.

Во-вторых, и главное, эта работа показывает, что буржуазный либерализм в самых карикатурных формах парламентского кретинизма (которые и левые, и правые критики именуют «либерастией») и буржуазная диктатура – две стороны одной медали. С одной стороны, буржуазия нуждается в «порядке» для защиты своих общих классовых интересов, с другой стороны – столкновение ее разных фракций с «порядком» несовместимо, так что ей приходится соглашаться на диктатуру одной из группировок –  возглавляемой людьми не более выдающимися, чем Луи Бонапарт. Точно так же, как Наполеон III возвысился за счет свары различных буржуазных группировок в период Второй республики, бессилие двуличной горбачевщины и последнего сохранившегося от нее буржуазно-демократического института – Съезда народных депутатов РФ логично привело к кровавому октябрю 1993-го и превращению Ельцина в открытого диктатора, а зашедшая слишком далеко грызня за раздел ельцинского наследства – к приходу к власти нашего наполеончика в лице Путина.

Все классы и партии во время июньских дней сплотились в партию порядка против класса пролетариев — партии анархии, социализма, коммунизма. Они «спасли» общество от «врагов общества». Они избрали паролем для своих войск девиз старого общества: «Собственность, семья, религия, порядок», и ободряли контрреволюционных крестоносцев словами: «Сим победиши!». Начиная с этого момента, как только одна из многочисленных партий, сплотившихся под этим знаменем против июньских повстанцев, пытается в своих собственных классовых интересах удержаться на революционной арене, ей наносят поражение под лозунгом: «Собственность, семья, религия, порядок!». Общество оказывается спасённым каждый раз, когда суживается круг его повелителей, когда более узкие интересы одерживают верх над более общими интересами. Всякое требование самой простой буржуазной финансовой реформы, самого шаблонного либерализма, самого формального республиканизма, самого плоского демократизма одновременно наказывается как «покушение на общество» и клеймится как «социализм». Под конец самих верховных жрецов «религии и порядка» пинками сгоняют с их пифийских треножников, среди ночи стаскивают с постели, впихивают в арестантскую карету, бросают в тюрьму или отправляют в изгнание, их храм сравнивают с землёй, им затыкают рот, ломают их перья, рвут их закон — во имя религии, собственности, семьи и порядка. Пьяные толпы солдат расстреливают стоящих на своих балконах буржуа — фанатиков порядка, оскверняют их семейную святыню, бомбардируют для забавы их дома — во имя собственности, семьи, религии и порядка. В довершение всего подонки буржуазного общества образуют священную фалангу порядка и герой Крапюлинский  вступает в Тюильрийский дворец в качестве «спасителя общества».

В-третьих, описание буржуазных либералов – «чистых республиканцев» - с их антидемократизмом (лишившим их всякой опоры в обществе) и крайней беспринципностью, бьет по нашим либералам не хуже, чем по их французским предшественникам.

Она не была сплочённой какими-нибудь крупными общими интересами и обособленной специфическими условиями производства фракцией буржуазии. Это была клика, состоявшая из республикански настроенных буржуа, писателей, адвокатов, офицеров и чиновников, влияние которой опиралось на антипатию страны к личности Луи-Филиппа, на воспоминания о первой республике, на республиканские верования кучки мечтателей, а главное — на французский национализм, ненависти которого к Венским трактатам и к союзу с Англией она никогда не давала остыть.

Национализм  у наших либералов если есть, то проявляется не слишком сильно (а часто они бывают и «русскими националистами наоборот»). Остальное – просто портрет пестрого сброда, не придумавшего лозунг лучше, чем «Россия без Путина» (как будто  дело в личности Путина!).

Свобода личности, печати, слова, союзов, собраний, преподавания, совести и т. д. — непременный генеральный штаб свобод 1848 г. — были облачены в конституционный мундир, делавший их неуязвимыми. Каждая из этих свобод провозглашается безусловным правом французского гражданина, но с неизменной оговоркой, что она безгранична лишь в той мере, в какой её не ограничивают «равные права других и общественная безопасность» или «законы», которые именно и должны опосредствовать эту гармонию индивидуальных свобод друг с другом и с общественной безопасностью. Например: «Граждане имеют право объединяться в союзы, организовывать мирные и невооружённые собрания, подавать петиции и высказывать своё мнение в печати и любым другим способом. Пользование этими правами не знает иных ограничений, кроме равных прав других и общественной безопасности». (Глава II французской конституции, статья 8.) — «Преподавание свободно. Свободой преподавания можно пользоваться на условиях, предусмотренных законом, и под верховным надзором государства». (Там же, статья 9.)

«Жилище каждого гражданина неприкосновенно. Неприкосновенность эта может быть нарушена лишь с соблюдением форм, предписанных законом». (Глава II, статья 3.) И так далее. — Поэтому конституция постоянно ссылается на будущие органические законы, которые должны дать подробное истолкование этим оговоркам и так урегулировать пользование этими неограниченными свободами, чтобы они не сталкивались ни друг с другом, ни с общественной безопасностью. В дальнейшем эти органические законы были созданы друзьями порядка, и все эти свободы были так урегулированы, что буржуазия может ими пользоваться, не встречая никакого препятствия со стороны равных прав других классов. Там, где она совершенно отказала в этих свободах «другим» или позволила ими пользоваться при условиях, каждое из которых было полицейской ловушкой, это делалось всегда только в интересах «общественной безопасности», т. е. безопасности буржуазии, как это и предписывает конституция. Поэтому впоследствии на конституцию с полным правом ссылались обе стороны: как друзья порядка, упразднившие все эти свободы, так и демократы, требовавшие возврата всех этих свобод. Каждый параграф конституции содержит в самом себе свою собственную противоположность, свою собственную верхнюю и нижнюю палату: свободу — в общей фразе, упразднение свободы — в оговорке. Следовательно, пока имя свободы окружалось почётом и лишь ставились препятствия её действительному осуществлению — разумеется, на законном основании, — до тех пор конституционное существование свободы оставалось невредимым, неприкосновенным, как бы основательно ни было уничтожено её существование в повседневной действительности.

Ну в точности ельцинская конституция, дававшая жульничать с ее толкованием как Ельцину, так и Путину (далее Маркс говорит о том, как деление полномочий в конституции одновременно формально утверждало верховенство парламента и создавало президенту возможность совершить переворот – прямо как наша предыдущая конституция, та версия перекроенная версия Конституции РСФСР 1978 г., с которой начала «независимое» существование РФ).

Насколько зверски эти чистые республиканцы злоупотребили физической силой по отношению к народу, настолько трусливыми, робкими, малодушными, беспомощными, неспособными к борьбе оказались они теперь, отступив, когда надо было отстоять свой республиканизм и свои права законодателей против исполнительной власти и роялистов. Мне незачем здесь рассказывать позорную историю их разложения. Это было исчезновение, а не гибель. Они навсегда сыграли свою роль. В следующем периоде они фигурируют и в Собрании и вне его лишь как тени прошлого — тени, которые, кажется, вновь оживают, как только дело идёт опять об одном лишь названии республики и как только революционный конфликт грозит опуститься до самого низкого уровня.

Это ли не Гайдар и прочие, которые, лишившись государственной власти, раз за разом подчеркивали свое ничтожество?

Напоминают кое-каких персонажей нашей недавней истории и современной политики и роялисты:

Наконец, когда Марраст, председатель Учредительного собрания, усомнившись на минуту в безопасности Национального собрания, вызвал на основании конституции одного полковника с его полком, тот отказался явиться на вызов, ссылаясь на дисциплину, и предложил Маррасту обратиться к Шангарнье, который отказал Маррасту, язвительно заметив, что он не любит baïonnettes intelligentes. В ноябре 1851 г. объединённые роялисты, готовясь начать решительную борьбу с Бонапартом, пытались в своём пресловутом законопроекте квесторов 29 провести принцип непосредственного вызова войск председателем Национального собрания. Один из их генералов, Лефло, подписал законопроект. Но тщетно голосовал за него Шангарнье, тщетно Тьер превозносил осмотрительную мудрость покойного Учредительного собрания. Военный министр Сент-Арно ответил ему так, как Шангарнье ответил Маррасту, и его ответ был покрыт аплодисментами Горы!

Так партия порядка, ещё будучи лишь министерством, а не Национальным собранием, сама заклеймила парламентарный режим. И она поднимает крик, когда переворот 2 декабря 1851 г. изгоняет его из Франции!

Пожелаем ему счастливого пути!

В точности так же об утерянной демократии у нас громче всех кричат люди, в 1993-м призывавшие «раздавить гадину», а в 1996-м одобрявшие ельцинские махинации с выборами – и даже сам г-н Березовский, помогавший Путину прийти к власти, безусловно, зная, что тот из себя представляет. И точно так же настоящие и выдуманные преступления режима обличают у нас «народный демократ» Касьянов и «солидарный» Немцов – в недавнем прошлом сами заурядные вороватые чиновники (ув. szg_akt2@lj  хорошо заметил, что для таких «обличений» надо обладать огромным бесстыдством).
 
Продолжение тут и тут