Ретро-детектив 2 - (16)
Начало Предыдущая часть

Обед внизу был в самом разгаре, странно, что меня никто не позвал. Подивившись этому, я села на свое место и развернула салфетку. - А мы думали, что вы в библиотеке, - улыбаясь, произнес Пурикордов. - Иннокентий Мефодьевич сказал, что вы интересовались новинками. Нашли что-нибудь? - Да так, несколько английских романов, - неопределенно ответила я. – Еще не знаю, стоящие ли или опять зря потраченное время? - Нельзя пренебрегать едой ради чтения, - заметил Воронов, увлеченно расправляясь с куском телятины. – Это вредно для цвета лица, что совершенно не подходит молодым дамам. Гиперборейский перешептывался с Перловой, а она болезненно морщилась, держась за голову. Воронова ковыряла вилкой кусочек рыбы и одобрительно посматривала на мужа. Ольги не было. - Вы ешьте, ешьте на здоровье, - пододвинула мне блюдо с печеной картошкой Косарева. – Убивца поймали, все налаживается, я же говорила. Вот и общество со мной согласное. И слава Богу.

- Спасибо за заботу, Елена Глебовна, - ответила я резко, - но я уже говорила вам, что вы зря нападаете на Тимофея. Он не убивал никого.
- Полиции лучше знать, кто убивал, а кто нет. Это их прямая обязанность, - поджала она губы. – А вы, вероятно, считаете себя умнее их.
- Очень интересно вы рассуждаете, Аполлинария Лазаревна, - отложил салфетку Пурикордов. – Откуда вам так доподлинно известно, что Тимофей не убийца? Вы видели настоящего убийцу? Или...
- Оставьте ваши намеки, любезный Александр Григорьевич, - резко остановила я скрипача. - Никакого убийцы я не видела и кто он – не знаю, но предполагаю лишь одно: не будет простой человек в господские отношения влезать. Незачем ему, да и резона никакого не имеется.
- Слушайте, Полина, да вы совсем не разночинка! – засмеялся Карпухин. – Голубая кровь, белая косточка. Одним словом, институтка, благородная девица, бланманже.
- Для нас всех лучше было бы знать, что полиция уже нашла убийцу, - сказал Воронов, отпив из бокала глоток мадеры. – Иначе ведь получается, что преступник один из нас. А это неприятно и опасно.
- Боязно, - поддакнула его жена. – Не знаешь, право, как себя вести и что говорить.
- Нет, я не понимаю, - вступил Гиперборейский. – Если вы считаете, что убийца один из нас, сидящих за столом, что ж вы тут сидите? Или вы сама убийца? И тогда нам всем следует опасаться! Кто знает, кому предначертано быть следующим?
И он запел противным фальцетом: «Сегодня ты, а завтра я!..»
- Фердинант, уймись, - одернула его Перлова и добавила: - не забывайте, за столом отсутствует Ольга. Да и Анфиса на кухне, если уж брать всех скопом.
- Анфиса ни причем, - возразил Карпухин, – она плебейка. А убийца – один из нас, из благородных, по суждению Аполлинарии Лазаревны.
- Тогда для душевного спокойствия, определим на время, что Ольга Иловайская убила отца, любовника и мачеху, и будем продолжать наслаждаться едой, - Пурикордов засунул салфетку за ворот и приступил к супу.
Я молчала. Меня терзало раскаяние, что я не сдержалась. Нельзя намекать убийце на то, что не верю в вину Тимофея. В том, что убийца сидит за этим столом, я не сомневалась ни на минуту, но заступаться и за Ольгу тоже было, по меньшей мере, опрометчиво и безрассудно.
- Нет, пусть г-жа Авилова скажет, - упорствовал Гиперборейский, – кого она считает убийцей. Меня? Нет, вы скажите! Меня?
- Кстати, мне бы тоже было интересно, - добавила Перлова. Она не стала одергивать спирита, а вместо этого посмотрела на меня иронически и пожала плечами.
- Ничего я вам не скажу, - уперлась я. – Кулагина спрашивайте, он обязан знать. Кстати, где он?
- Поехал с докладом к начальнику сыскной полиции. Обещал к вечеру вернуться.
- Вот ему я и выскажу свои соображения. А не вам!
- Это нехорошо, Аполлинария Лазаревна, - заволновался вдруг Карпухин, перейдя от насмешки к нервозности. – А вдруг вы напраслину наведете из-за своего богатого воображения? И что же – нас всех повяжут? Я не желаю вместо Тимофея на нарах париться.
- Этот лакей чуть ее до смерти не довел, а она его защищает. Демократка, видать. Из-за него же вы с крыши упали, - добавил Гиперборейский.
- Лучше расскажите нам, а мы обсудим, - степенно проговорил Воронов. Иннокентий Мефодьевич прав. А вдруг вы ошибетесь? Это же грех – на невинного человека наговаривать.
- Audacter calumniare, semper aliquid haeret¹, - пробормотал себе под нос Пурикордов.
- Ну почему же сразу «клевещи»? – парировала я, обученная старым добрым Урсусом, моим институтским учителем латыни. – Или вам есть что скрывать?
- Удивительно, - спокойно сказала Перлова. – Вы ведете себя так, словно вы одна без греха, а мы все замараны. Разве это не смешно?
- У вас есть доказательства моей вины? – язвительно спросила я.
- Нет, - пожала она плечами. – Но я вас не обвиняю, г-жа Авилова. Я просто жду решения полиции. И если оно затронет меня, то буду протестовать, так как не вижу за собой вины. А если другого, пусть тот и оправдывается. Вам-то чего лезть не в свое дело? Натура деятельная?
- Мне не хочется быть жертвенной овечкой, - резко ответила я. – Вместо того, чтобы сидеть, бояться и не знать, откуда появится смерть, я предпочитаю выявить источник опасности и защитить саму себя.
- Просто ей сидеть с нами за одним столом обидно, - укоризненно молвила Косарева. – А вдруг нам потом тоже станет обидно, если этот источник вы, г-жа Авилова?
- Ну, знаете... – поднялась я с места, отодвинув недоеденное суфле. – Лучше я схожу на кухню и попрошу приносить мне еду в комнату: нет у меня сил терпеть ваши оскорбления. Я всего лишь заступилась за Тимофея, а вы все словно спелись и стали меня обвинять. Не понимаю, откуда такое единомыслие во взглядах?
- Так вы, душенька Аполлинария Лазаревна, - усмехнулся Воронов, - первая начали. Что вам мешало спокойно поесть? Аппетит бы не портили ни себе, ни другим. Говорите, о чем не ведаете, да еще удивляетесь полученному отпору.
Я поспешила выйти из столовой, чтобы не наговорить лишнего. Хотя я и так уже поставила себя в глупое положение. Возбудить интерес убийцы к своей персоне не входило в мои планы, и только взбалмошность характера не позволила мне промолчать.
Так, рассуждая, я поднялась на второй этаж, и ноги сами принесли меня в библиотеку. Оказалось, что я поднялась не по той лестнице, что вела к моей комнате.
В библиотеке я села в то самое кресло, с которого свалилась вверх ногами из-за наглости Карпухина, и задумалась над своим будущим.
А будущее, прямо скажу, выходило совсем непривлекательным. Надо мной сгущались тучи, а бежать некуда, до окончания расследования мы все находимся под домашним арестом. Забрали только Тимофея, да тела увезли на вскрытие. Мне казалось, что следует опасаться Ольге, а вот как повернулось: я сама стала загнанной дичью из-за своего болтливого языка.
Нужно было что-то предпринять. Но что?
И тут мне в голову пришла одна идея. Если в ту трубу, которую мне показывал Карпухин, можно было влезть и поставить там патефон, чтобы звуки разносились по гостиной, то и наоборот могло бы получиться: слышно должно быть прекрасно! Надо немедленно попробовать.
У меня тотчас же появились силы. Не мешкая, я отодвинула бюро и открыла дверцу, которая на мое счастье была только прикрыта, а не заперта. Ломиком из шкафа с архивом Пушкина воспользоваться не пришлось.
Голова и плечи в отверстие прошли. А вот дальше... Ох, не надо было сегодня утром надевать это платье с турнюром!.. Хотя он совсем небольшой, но очень мешал мне.
Поколебавшись, я придвинула кресло к двери библиотеки и сняла платье, оставшись в нижней юбке и корсете. Так даже лучше: труба пыльная, и платье останется в целости. Думать о том, прилично ли это даме из общества, я не стала. Знала, что неприлично, но приходилось выбирать между спасением жизни и хорошими манерами.
Загородив вход в трубу шкафчиком-бюро и вторым креслом, чтобы не были видны мои манипуляции в воздухоотводной трубе, я спрятала платье поближе и, перекрестившись, полезла вовнутрь.
Нельзя было терять ни минуты, ведь сидящие за столом могли бы разойтись, а мне очень надо было послушать, о чем они стали говорить после моего ухода. Меня не оставляла надежда, что с моим отсутствием языки у обедающих развяжутся сильнее.
Лаз оказался необыкновенно узким, и я поняла, что мне придется вылезать из него, пятясь. И еще там было много пыли, и мне с трудом приходилось сдерживать себя, чтобы не чихнуть.
Ползти оказалось недалеко. Я продвинулась по трубе на расстояние, длиною примерно в аршин, и передо мной оказалась решетка, сквозь которую пробивался мерцающий свет. Затаив дыхание, я подползла и увидела на полу отпечатки патефонного ящика. Значит, я у цели. Затаив дыхание, я прижалась щекой к решетке и посмотрела вниз.
Вид снизу открылся, как на ладони. Все сидели за столом и продолжали обедать. Разносился тихий гул голосов. Обедающие говорили между собой вполголоса, и я ничего не слышала.
Воронов встал, и со словами: «Пойди, дорогая, отдохни», исчез вместе с женой из поля зрения. Гиперборейский пил вино стакан за стаканом. Карпухин шептался с Косаревой. Перлова сидела задумчивая, Пурикордов крутил ложечкой в суфле.
В наступившей тишине, когда можно услышать любой звук, я особенно боялась, что кто-либо поднимет голову наверх и увидит меня, жадно вглядывающуюся в их лица.
- Вы как хотите, господа, а я тотчас же по возвращении обращаюсь к своему знакомому присяжному поверенному, - внезапно произнес Пурикордов, оглядывая всех. – Приятель - дока в таких делах, а мне моя скрипка дороже всего! Она у меня как корова-кормилица в деревенской семье.
- Не понимаю, чего вам бояться? – недоуменно произнес Карпухин. – Кто у вас ее отнимает? Вы бежите впереди лошади, бесценный Александр Григорьевич.
Гиперборейский громко рыгнул.
- Нализался, свинья, на дармовщину! – отодвинулась от него Перлова. – Ведь каждый день так! Дорвался...
- Да, - кивнул тот с пьяной самоуверенностью. – Пил и буду пить, ибо я в своем праве!
- Это в каком еще таком праве? – взвилась Косарева. – Бутылки из хозяйского погреба таскать? Думаете, раз хозяев в живых нет, так все можно?
- Ах, оставьте, Елена Глебовна, - устало отмахнулась Перлова – До вина ли теперь? Думать нужно, как выйти отсюда. Мне этот домашний арест уже порядком осточертел. У меня гастроли, выступления, я огромные гонорары теряю!
В гостиную вошли Воронов и Ольга. Он церемонно подал ей стул и уселся на свое место. Все замерли.
- Господа, - сказала Ольга негромко, и я напряглась, чтобы услышать то, что она говорит: - Я не выходила из своей комнаты, потому что молилась все это время за упокой души невинно убиенных. Но Аристарх Егорович зашел ко мне и убедил спуститься вниз. И я решила прийти сюда сделать вам всем одно предложение... Я хочу, чтобы каждый из вас честно и открыто сказал, убивал он или нет. Вы христиане и рабы Господа нашего, Иисуса. Пусть один из вас снимет грех со своей души. Я, в свою очередь, обещаю этому человеку, что на суде буду говорить в его защиту.
Теперь в комнате стало так тихо, что если бы зимой летали мухи, то я услышала бы их жужжание. Я лежала не шевелясь, веря и не веря в то, что ужасная загадка, наконец, раскроется.
Даже Гиперборейский несколько протрезвел. Он оторвал голову от стола, и гордо выпрямившись, произнес:
- Я потомственный столбовой дворянин, у меня тетка в родстве с Рюриковичами. Я не обмараю своих рук чужой кровью!
И произвел пустой бутылкой жест, словно стрелял из пистолета.
- Спасибо, Фердинант Ампелогович, - серьезно сказала Ольга. – Вы мне очень помогли тем, что начали этот процесс.
Она перевела взгляд на Карпухина. Тот не выдержал томления и занервничал.
- Ольга Сергеевна, к чему эти вопросы? Après tout², вы не имеете права!.. Вы не сыскной агент, и не мой духовник. Кто знает, как можно повернуть сие признание против говорящего?
- Tu l'as voulu, George Dandin³, - ответила она хмуро. – Иннокентий Мефодьевич, вы проявляли ко мне дружескую участливость, клялись быть моим защитником и покровителем, просили обращаться в трудную минуту. Вот теперь я захотела узнать правду, кто убил любимого отца, его жену и намеревался застрелить меня. А вы, вместо обещанной поддержки, подвергаете сомнению мое право знать! Я глубоко разочарована в вас, г-н Карпухин...
- Ну, что вы... Никоим образом! – запротестовал молодой человек. - Просто мне кажется бессмысленным это занятие. Убийца не сознается, а остальные, отрицая свое причастие, будут выглядеть лгунами.
- Истинный христианин не будет лгать! – истово воскликнула девушка. – Пока что я услышала лишь ответ г-на Гиперборейского.
- Не виновата я, - сказала Косарева, печально вздохнув. – Не замешана в смертоубийствах.
- И я, - добавила Перлова. – Я вообще тут никого не знала раньше. Первый раз приехала и вот так попала. Невезучая такая.
Пурикордов и Карпухин переглянулись и вместе, словно сговорившись, ответили:
- Непричастен.
- Не убивал.
- Ладно, - вздохнул Воронов, - тогда и я скажу. – Не было ничего. Не нарушал Божью заповедь.
- А ваша супруга? – спросила Ольга.
- Не трожьте Елизавету Александровну, - нахмурился купец. – Она святая женщина. Мухи не обидит.
Сидящие за столом замолчали. Тишина длилась недолго, и вдруг Карпухин - этот лицедей, Мефистофель провинциальный, так, будто между прочим, промолвил:
- Да уж, господа, либо у всех присутствующих здесь чистая совесть, либо у одного из нас короткая память. Хотя... А что вы скажете, господа, об Аполлинарии Лазаревне. Мне покойная Иловайская рассказывала, что Авилова была замешана у себя в родном городе в убийствах высокопоставленных лиц. А дыма без огня не бывает.
Я замерла. Как, все-таки, я не разбираюсь в людях! Так обознаться! Принять волка за невинную овечку. Подозревать меня, наверняка с целью выгородить самого себя, приводя в доказательство глупые сплетни покойной Иловайской, впрочем, особым умом никогда не отличавшейся.
- Она мне сразу показалась подозрительной, - осуждающим тоном произнесла Косарева. – Ходит везде, вынюхивает.
- И что она вынюхала уже, Елена Глебовна? - поинтересовался Пурикордов.
- Ничего, - осеклась она. - Мне так показалось.
- Бедовая она, - буркнул Воронов. – Разве пристало родовитой дворянке по крышам, словно трубочист, лазать? Не удивлюсь, если окажется, что она и сейчас что-либо замышляет...
- Вы бы поостереглись, Аристарх Егорович, - произнесла своим звучным низким голосом Перлова. – Ваша супруга сейчас одна в своей комнате, а Авилова бродит неизвестно где.
Воронов схватился за сердце и растерянно обернулся, колеблясь: бежать ли немедленно спасать любимую жену или погодить?
- Она убила! – покачнулся спирит. – Больше некому! Ее в арестантские отделения надо и по этапу в Сибирь без обжалования. Я знаю, что я говорю. Дворянам не пристало так себя вести!
- Не сомневаюсь, что вы прекрасно осведомлены о том, что такое арестантские роты, г-н Гиперборейский, – с этими словами в гостиную вошел Кулагин. - Или вас можно уже назвать Илларионом Осиповичем Покуянцевым, мещанином Зангезурского уезда Елизаветпольской губернии, православным, осужденным в 1884 году за мошенничество с лишением всех особенных прав и преимуществ?
Его появление вызвало нестройный шум. Кулагину предложили сесть, он пододвинул к себе стул и продолжил:
- Что скажете, г-н Покуянцев? Прошу прощения, но назвать вас чужой фамилией не вправе. Каким образом вы в образе мага и медиума Гиперборейского оказались в этом доме?
Спирит помотал головой, словно вытряхивая остатки тумана.
- Вы ошибаетесь, г-н сыскной агент, - пробормотал он, не глядя на Кулагина.
- Тогда, чтобы освежить вашу память, я расскажу, откуда вы получили шрам на левом виске. От вдовы купца Караулова, на которой женились, имея уже семью с четырьмя детьми в Зангезурском уезде. Обобрали почтенную женщину, выманили у нее кредитных билетов на 18 000 рублей, да вот сбежать не удалось – она вас заподозрила и доставила прямиком в участок. Ей даже попеняли легонько за окровавление вашего лица.
Несчастный поежился. Воспоминания об обманутой купчихе были не самого приятного толка.
- Я не виноват... Мне предложили - я согласился. В стесненных средствах находился, бес попутал, ваше благородие. Но я не убивал, клянусь могилой матери! А ведь подозрение на меня падет – тут все благородные, один я плебей, ни родом, ни чином не вышел! Пить начал с тоски – вот посмотрите, - Покуянцев протянул чиновнику пустую бутылку в знак несомненного доказательства своей невиновности.
- Говорила я, не доведут до добра греховные спиритические сеансы! – проговорила Косарева тоном оскорбленной в своих лучших чувствах святоши. – Ишь, что удумали, души почивших тревожить. Не христианское это дело!
- Дайте же ему слово сказать, Елена Глебовна! – с досадой остановила ее Ольга. – Может, что-либо для нас всех и прояснится.
- Мы ждем, г-н Покуянцев.
Незадачливый мошенник, двоеженец и горе-медиум перевернул бутылку, пытаясь выцедить из нее последние капли и, поняв, что его затея не увенчается успехом, со вздохом отложил ее в сторону.
- Родиной мне приходится город Елизаветполь в Кавказских горах. Отца своего я не помню, а мать денно и нощно работала прачкой. Я рос смышленым мальчишкой, и меня взялся обучать грамоте местный священник армянской церкви. Вскоре я уже прислуживал при исполнении таинств, мыл окна, чистил утварь, а сей ворчливый поп каждый раз напоминал, как мне повезло, что он обратил на меня свое внимание.
Однажды священник поехал по делам в Тифлис и взял меня с собой. Было мне тогда около четырнадцати. И так допек меня отец Мелхицедек своими нравоучениями, что я, улучив момент, ночью сбежал от него. Большой город захватил меня, я не боялся ни одиночества, ни ночевок под открытым небом, ни голода – я хотел быть взрослым и самостоятельным.
Кем мне только не пришлось стать за свою жизнь: портновским подмастерьем, барышником, приказчиком в меняльной лавке, агентом страхового общества взаимного кредитования – всего не перечесть. Переезжал из города в город, пока не оказался в столице. Постоянно нуждаясь в деньгах, я искал для себя источники существования, и что поделать, если фортуна часто поворачивалась ко мне спиной?
Однажды удача улыбнулась мне: я выиграл на бегах солидную сумму, и в моей душе заговорила совесть. «Как там моя мать? – подумал я. – Не пора ли съездить на родину, навестить ее».
- Вы сбежали от закона, г-н Покуянцев, - прервал его сыскной агент. – Как только в страховом обществе обнаружилась недостача, подозрение пало на вас, и вы поспешили скрыться от расследования вместе с казенными деньгами.
- Это все происки недоброжелателей из правления. Там такие тузы сидели! Миллионами ворочали, одни и те же пароходы да фабрики по несколько раз страховали, и все под чужими именами. А потом поджигали. Они не меньшие воры: брали десятками да сотнями тысяч и свалили все на меня. А я – мелкая сошка, козел отпущения. Думал, подзаработаю денег, вернусь домой, куплю дом, заживу по-человечески. Не дали даже с молодой женой побыть – нашли и засудили.
- Оставим это, г-н Покуянцев, не давите из нас слезу – сочувствия не дождетесь. Воровство есть воровство. Рассказывайте суть дела.
- Из тюрьмы я вышел через два года и снова вернулся в свое село. За время отсутствия у меня родился сын, весь в меня, и я решил остаться и жить тихо и мирно, вспахивая свою ниву.
- Продавая местным жителям лотерейные билеты несуществующей лотереи.
- Сельская патриархальная жизнь утомила меня, и я решил вновь поискать счастья в большом городе, - продолжил Покуянцев, стараясь не обращать внимания на едкие поправки Кулагина. - Санкт-Петербург не манил меня более, и я направил свои стопы в Москву, мать городов русских.
Как-то в один прекрасный день, неустанно размышляя над тем, чем можно заняться, я прохаживался по московским улицам и от нечего делать заглянул в книжную лавку, что находится между Биржей и Посольским подворьем. Меня весьма заинтересовала книжка некоего маркиза Ипполита-Леона-Денизара Ривайля, и я приобрел ее. Она стала для меня откровением. Там были описаны случаи общения с духами, предсказания будущего, приведены советы, как достичь бессмертия, и прочие высоконаучные записки.
На последние гроши я заказал у портного черный бархатный плащ и берет с пером, смастерил сам блюдо с алфавитом, сунул красненькую околоточному и подал объявление в «Московских ведомостях». Потом мне пришла в голову разумная мысль сменить имя на более звучное. Долго думал, святцы листал, календари и, наконец, нашел. Все же Фердинант Ампелогович Гиперборейский внушает некоторое уважение, нежели Покуянцев. Все артисты меняют, а чем я не служитель муз? И публика к Гиперборейскому пойдет с большей охотой.
Моя внешность также немало способствовала успеху, особенно среди замоскворецких купчих и отставных инспектрис женских институтов, млевших от пронзительного взгляда. Я вызывал духов покойных мужей, бригадных генералов, архимандритов. Мне было все равно, лишь бы платили, и побольше.
Однажды ко мне на прием пришла заплаканная вдова в траурном платье и кружевной шали. Лет около сорока четырех, налитая, в самом соку, не женщина – персик шемаханский. Она просила вызвать дух ее покойного мужа – купца Караулова, оставившего ей в наследство дом, торговое дело по продаже скобяных товаров и процентные бумаги. Купец знатно выпил по случаю завершения крупной сделки, а ночью, выйдя из трактира, упал в сугроб и замерз. Несчастная вдова осталась без твердой руки, мужской ласки и с полным неумением вести дела.
В этот день дух покойного мужа посоветовал ей обратить внимание на человека, сидящего рядом с ней и довериться ему точно так же, как она привыкла доверять своему благоверному. Караулова бросилась мне в ноги, умоляя переехать к ней в дом на полное обеспечение и стать ее наставником и благодетелем. Я для приличия немного погодил, но потом согласился.
И неправду говорят, что я украл у ней процентные бумаги! Это полный поклеп! Я взял их, чтобы вложить их в выгодное предприятие. Но не успел, меня отвлекли другие неотложные дела. А вдова Караулова оказалась скорой на расправу, хотя сколько раз мне приходись утолять страсть стареющей купчихи! И что я получил вместо благодарности? Эта бессовестная женщина расцарапала мне лицо так, что пришлось даже бородку опустить.
- Все это достаточно занимательно, г-н Покуянцев. Но я вновь возвращаюсь к своему вопросу: каким образом вас пригласили сюда, в этот особняк? – перебил его Кулагин.
- А что вы у меня спрашиваете? – удивился поцарапанный спирит, до сих пор находящийся под хмельком. – Разве я не рассказывал? Вот он и пригласил, а я ничего больше не знаю.
Длинный палец вытянулся в сторону Карпухина.
- Ну что ж, спасибо и на этом, - кивнул агент сыскной полиции, видя, что толком больше ничего от Покуянцева не добьешься, и повернулся к молодому человеку. – Что скажете, Иннокентий Мефодьевич? Об этом вы мне давеча не рассказывали.
- Не думал, что это так важно, кто именно пригласил г-на Гиперборейского, - возразил Карпухин. – Это было пожелание супруги Иловайского, и Сергей Васильевич попросил меня найти медиума, чтобы устроить на дне рождения Марины Викторовны модный спиритический сеанс.
- Иловайский выдал вам деньги для оплаты медиума? – спросил Кулагин.
- Да, - Карпухин заерзал на стуле и скосил глаза влево.
- Сколько, если не секрет?
- Две тысячи рублей.
- Как две тысячи?! – встрепенулся Покуянцев. – Я получил только пятьсот! А где остальные деньги? Вы их украли! А еще благородный называется...
Молодой человек молчал, понурясь.
- Мошенник! Я так не оставлю! Я буду жаловаться! – завопил спирит, оглядываясь и ища поддержку у окружающих.
- Сядьте, - приказал ему Кулагин. – Были бы вы настоящим заклинателем духов... А так – вор у вора дубинку украл. Не об том речь сейчас.
- Эх!.. – обхватил руками голову Покуянцев. – Моя честность всегда стояла между мной и благосостоянием.
У меня затекла спина, а ног я не чувствовала вообще. Немного пошевелившись, я вытянула вперед руку и несколько раз энергично сжала и разжала кулак. Тысячи маленьких жалящих ос зашевелились внутри и еле заставили меня сдержать стон. Перевалившись на другой бок, я немного приподнялась и, о боже, крест, о котором я совершенно забыла, выскользнул у меня из-за пазухи и, легко пройдя сквозь решетку воздуходувного отверстия, упал вниз, прямо на стол. Раздался звонкий стук и до меня донеслись испуганные возгласы сидящих внизу.
Ничего не соображая от страха, боясь, что сейчас придут и увидят меня в таком обличье, в дезабилье, я ползком выбралась наружу, вся в пыли и паутине и, схватив платье, бросилась вон из библиотеки.
К себе в комнату дороги не было. Для этого надо было спуститься в переднюю, где могла попасться на пути прислуга. Увидев меня в пыли и грязи, раздетую, дом сразу бы наполнился слухами. И я побежала вдоль коридора, нажимая на ручки дверей и моля, чтобы хоть одна из них раскрылась и спрятала меня.
На мое счастье, одна из дверей поддалась, и я проникла внутрь. В комнате царил полумрак, тяжелые шторы не давали пройти лучам зимнего солнца.
- Кто это? – раздался испуганный старческий голос. – Я не вижу.

--------------------
¹ Клевещи смело, всегда что-нибудь останется (лат.).
² В конце концов (фр.)
³ Ты этого хотел, Жорж Данден. (франц.) Фраза из пьесы Мольера «Жорж Данден», которая обычно цитируется, когда ситуация складывается не в пользу говорящего и когда он сам виноват в случившемся.

(продолжение следует)