Ретро-детектив 2 - (18)
Начало Предыдущая часть

Глава седьмая.

Долго я сидела, задумавшись. Судя по дате письма, оно было написано незадолго до декабрьского восстания на Сенатской площади. Выражение «в столице ожидаются перемены» прямо намекает на переворот, который подготавливали декабристы с целью свержения законного царя. Постоянно упоминающиеся «братья» - либо монахи, либо масоны. Скорее масоны, так как монахи живут в монастырях, а здесь разговор идет о светском обществе. Интересно, что хотел Волконский от Пушкина, настойчиво того уговаривая? Не иначе стать декабристом и активно выступить вместе со всеми. Но как? Пушкин в ссылке, и до Санкт-Петербурга ему не добраться, он был бы остановлен на первой же заставе. Видимо, ложа сначала послала Волконского, а когда тот вернулся с неудачей, то совет решил не настаивать и оставить гения в покое. За что им моя личная признательность. Опять упоминается реликвия. Действительно ли это тот эмалевый крест, который сейчас в руках у Кулагина? Склоняюсь к мысли, что нет, на реликвию он не похож, на нем нет ни одного драгоценного камня. Скорее это просто орден, но достаточно редкий и малоизвестный, петелька для ленты или цепочки говорит сама за себя. Интересно, что это за буквы М.М.С.?

Я заглянула в карту ложи и начала ее внимательно разглядывать. И мне повезло: инициалы сенешаля министра М.М. Сперанского точь-в-точь подходили. Значит, Вьельгорский должен был передать Сперанскому, масону, чином повыше него, некую реликвию, которую он, в свою очередь, получил от Касьяна. Скорее всего это Кассиан Шпицберг, дом которого купил Иловайский.
У меня возник еще один вопрос: передал ли Вьельгорский Сперанскому реликвию? Если передал, то интересно, что это такое, а если нет, то почему не передал, куда она исчезла и где ее искать? В том, что она была в доме, я сильно сомневалась – вполне достаточно и одного тайника. Хотя все могло быть.
Уж не помню, сколько я так просидела, сумерничая и не зажигая лампы, размышляя о «делах давно минувших дней». Наконец, встала и вышла из комнаты, не обращая внимания на предостережения Кулагина: сам он неизвестно где, а людям свойственно иногда посещать столовые и ужинать.
По пути вниз я решила заглянуть в туалетную комнату. Дверь была заперта, и мне ничего не оставалось, как постучать.
Замок щелкнул, на пороге показалась Перлова, поправляя волосы.
- А… Это вы, Полина, - любезно произнесла она, - заходите.
Я вошла. Перлова причесывалась перед зеркалом, волосы ее были густы и волнисты.
- У вас прекрасные волосы, - похвалила я.
- Да, - улыбнулась она. – У нас в роду у всех женщин такие волосы: и у матери, и у бабки. И не седели они до самой старости.
- Вам очень повезло... – поддержала я ничего не значащий разговор и направилась к умывальнику. Перлова за соседним умывальником споласкивала щетку. Она сняла с себя верхнюю кофту с длинными рукавами, и я заметила у нее на предплечье родимое пятно странной формы, своим видом напоминающее перевернутую лошадиную голову. Из пятна росли три жестких волоска.
Она заметила, что я невежливо уставилась на пятно, схватила кофту и принялась быстро ее на себя натягивать. Я очнулась:
- Ой, простите меня, Ангелина Михайловна, - извинилась я, - кажется, я забылась.
- Ничего, ничего, - второпях ответила она. – Я уже привыкла. Это пятно притягивает взгляды всех, кто его видит. Поэтому мне приходится прятать его под длинными рукавами.
- Это не так страшно, - решилась я ее успокоить. – Все-таки не на лице.
И поняла, что сморозила глупость. Мне было не по себе от пронзительного взгляда ее глаз-изюминок, но она не сделала мне ничего плохого, и поэтому, обидев ее, я старалась загладить свою вину.
- Я пою цыганские романсы, - печально сказала она. – А сценические наряды таковы, что открывают и руки, и плечи, и грудь. Так что шаль – это постоянная деталь моего туалета. Даже зимой, в платье с длинными рукавами, я не расстаюсь с ней. Привыкла...
Она сняла с вешалки шаль и накинула ее себе на плечи.
- Кажется, недавно я то ли слышала о таком пятне, то ли видела нечто подобное, - с сомнением в голосе произнесла я. – Только не помню у кого. И тоже на руке.
- Как интересно! – воскликнула Перлова. – Неужели на белом свете есть еще человек с подобным знаком? Говорят, что те, у кого на теле есть одинаковые метки – близнецы или родственники. А мне так хотелось бы иметь брата или сестру – я единственная дочь у своей матушки.
Мы вышли из туалетной комнаты и направились по коридору в столовую.
- И как? – спросила она меня заинтересованно, - вы вспомнили?
- Представьте себе, да! – воскликнула я, радуясь тому, что так могу скрасить свою бестактность. – Мне рассказывала Елена Глебовна, что когда она была маленькой, то играла на монастырском дворе с девочкой. Так у той было точно такое же пятно. Дай Бог памяти, как же ее звали? Так... Нет, ее не помню, а вот ее мать звали госпожой Рицос Камиллой Аркадьевной. Наверное, греческое имя. Вам оно ни о чем не говорит?
- Нет, - пожала плечами Перлова. – Понятия не имею, первый раз слышу.
В столовой Карпухин и Гиперборейский, он же Покуянцев, громко выясняли отношения:
- Нет, вы ответьте мне, уважаемый, - почему вы зажали полторы тысячи, предназначенные для оплаты спиритического сеанса? – надсаживал грудь спирит.
- Будь вы действительно медиум, - парировал Карпухин, - вы бы вызвали духов погибших и те бы назвали своего убийцу. Тогда вам никаких денег не жалко было! А вы просто дешевый шарлатан и жулик!
- Это не входило в обязательство! – Покуянцев был вне себя. – Я вам не сыскной агент, наподобие Кулагина, и не подряжался разыскивать убийц! Я артист!
- В том-то и дело, - щелкнул языком Карпухин и, повернувшись, увидел нас с Перловой, входящих в столовую. – О! Милые дамы, а мы тут заждались с г-ном Гиперборейским. Все остальные уже откушали и поднялись к себе.
- А где Федор Богданович? – спросила я.
- Его Антип в деревню повез, людей расспрашивать. К ночи обещал вернуться.
Перлова налила себе чаю из полуостывшего самовара и стала вполголоса беседовать с магом-авантюристом, а ко мне подсел Карпухин:
- Как мне будет одиноко, когда вы покинете этот постылый дом и уедете к себе. Милая Полина, не мучьте меня, позвольте навестить вашу скромную обитель сегодня ночью. Смотрите, как Перлова с дружком уговариваются – любо-дорого глядеть. А мы с вами так и должны коротать время в холодных постелях в разных концах дома. Ведь человек треть своей жизни проводит в ней – это скорбные часы! Сжальтесь надо мной! Я изнываю от любви к вам!
- От похоти вы изнываете, Иннокентий Мефодьевич, - строго ответила я ему, но вновь невольно залюбовалась его римским профилем. – Треть, говорите, проводите? А мне видится, как остальные две трети жизни вы пытаетесь туда кого-либо затащить. Это у вас вечерние страдания, перед холодной постелью. Попросите у Анфисы грелку, согреетесь, заснете и проснетесь утром, как огурчик. Подите, не доводите меня до греха.
- Именно этого мне и надобно, Полина, - жарко зашептал он мне на ухо. Я побоялась, что Перлова с Гиперборейским услышат, но они были заняты друг другом и не обращали на нас никакого внимания, тем более что нас разделял пузатый самовар. – Греха, сладостного и опаленного страстью. Я же вижу, вы страстная женщина и безмерно одинокая. Так почему бы мне не подарить вам мгновенья, утоляющие жажду тела? Только откликнитесь на мой зов, и вам не о чем будет сожалеть! Полина, несравненная...
- Уймитесь, г-н Карпухин, - я встала со стула, но мои ноги предательски задрожали. Тело не слушалось меня. Разум твердил: «Бежать, скрыться, запереть дверь и не пускать никого. Карпухин – такой же подозреваемый в убийстве, как и Гиперборейский, Пурикордов и остальные», но безвольные ноги не желали убегать от опасности, а в глубине, под сердцем, разливалась теплая тягучая истома.
Чтобы только сбросить с себя это животное наваждение, я отвернулась от него и обратилась к Перловой:
- Ангелина Михайловна, вы идете к себе?
- Да-да, милая, - она встала и промокнула губы салфеткой. Потом обернулась и многозначительно посмотрела на спирита, от чего тот легонько кивнул головой в знак согласия.
Мы с Перловой поднимались по лестнице, и вдруг она схватилась за голову и болезненно застонала.
- Что с вами? – забеспокоилась я.
- Мигреневые боли, - чуть застонав, ответила она. – Мне нужна моя нюхательная соль, а она у меня в комнате.
- Я вам дам свою, заходите.
Мы зашли в комнату, я зажгла лампу и отыскала в дорожной сумке соль. Ангелина Михайловна открыла флакон и с жадностью стала нюхать попеременно закрывая то одну, то другую ноздрю. Сделав несколько энергичных вздохов, она отдала мне флакон.
- Благодарю вас, Аполлинария Лазаревна, - церемонно произнесла она. – Скажите, а кто живет в той комнате, что рядом с вашей?
- Косарева, - ответила я.
- Ах да, помню, а то я совсем из-за головной боли перестала различать, где право, а где лево. Помню, в прошлый раз, когда мне нужно было о чем-то спросить Елену Глебовну, меня Мамонов любезно согласился отвести к ней, - Перлова встала и направилась к двери.
- Да, Мамонов, - машинально ответила я, и тут у меня в памяти всплыли слова «А как прикажете называть молодого человека, оказавшегося в постели девушки, да еще в дезабилье? Попросту говоря, без штанов!» - Постойте, Ангелина Михайловна, а откуда вам было известно, что Мамонов лежал в Ольгиной постели только в верхней рубашке? Ведь он был укрыт одеялом.
Не надо было мне задавать этот вопрос. Всегда я говорю быстрее, чем думаю!
И тут страшная догадка взорвалась у меня в мозгу. Это она убила всех! Перлова! Дочка той самой роковой дамы, втершейся в доверие к матери Косаревой, после визита которой пропали драгоценные письма, а сама матушка скончалась от неизвестной болезни.
Смертельный ужас охватил меня, я ахнула и отступила на шаг, прижав руку ко рту, а Перлова обернулась, спокойно произнесла «Прознала, значит», и вдруг, словно дикая кошка, прыгнула на меня. Я упала и увлекла ее за собой.
Мы покатились по ковру, сплетенные в яростном объятье. У преступницы были такие сильные руки, что я ничего не могла поделать против нее – она рвалась к моей шее, а я отчаянно сопротивлясь. Как мне мешал проклятый турнюр! Она, одетая в просторную юбку, использовала и руки, и ноги, чтобы добить меня, а я могла лишь отбиваться коленями, сомкнутыми вместе.
Я слабела: чувствовала, что меня хватит ненадолго, но не отпускала убийцу. В схватке наши тела ударились об стол, он покачнулся и на меня упал тот самый нож для разрезания писем, которым не удалось воспользоваться в библиотеке. Почему я, неряха, когда вернулась, не убрала его в ящик комода, а оставила на столе?!
Перлова схватила нож, ее глаза засветились безумным блеском, она занесла руку надо мной, но я заорала: «Нож тупой!». Это на мгновение сбило ее с толку, я ухитрилась и пощекотала ей подмышку, она дернулась, выпустила нож, который я успела подхватить, и, повернувшись, оказаться на ней.
Но я не знала, что с ней делать! Не резать же ее, в самом деле? Она почувствовала мое колебание, схватила нож за лезвие и вырвала его у меня. Мы опять покатились по полу. Казалось, что та, у кого находился нож, получала преимущество, но я решительно этому воспротивилась.
Через несколько секунд она уже сидела верхом на мне. Одной рукой она зажала мне рот, чтобы крики не разбудили соседей, а другой поднесла нож к моей шее. «Я тебя зарежу, тварь, - прошипела она, а глаза-изюминки сузились в ниточки, - не посмотрю, что нож тупой».
Силы были на исходе, я приготовилась к самому худшему. Но тут тихонько приотворилась дверь и в комнату со словами «Голубушка, а вот и я. Не прогневаешься?» на цыпочках вошел Карпухин. В руках он держал бутылку вина из запасов Иловайского. Перлова невольно обернулась, и тут я закричала: «Бей!».
Молодой человек не растерялся и мигом приложился бутылкой ко лбу моей ненавистной наездницы. Осколки стекла разлетелись по комнате, я была залита вином с ног до головы, а Перлова обмякла и рухнула на меня.
- Помогите выбраться... – прохрипела я, выглядывая из-под ее тела. Карпухин подскочил, схватил ее и оттащил в сторону. – Спасибо!.. Как вы вовремя!
- Что это было, Полина? Она – извращенка, поклонница Сапфо и маркиза де Сада? Хотела склонить тебя к сожительству?
- Да что с вами, Иннокентий? – возмутилась я. – Вы что, не поняли, что это убийца?! Она убила всех, а я узнала, и поэтому чуть было не стала ее очередной жертвой!
- Не может быть! – как-то по-бабьи ахнул он. – Неужели она?! Но почему? В чем причина?
- Понятия не имею… Надо позвать Кулагина – пусть сам разбирается.
- Я же говорил вам, что его нет. И еще не приехал. – Карпухин посмотрел по сторонам и вздохнул: - Жаль-то как! Такое вино пропало. Специально за ним в подвал лазил, порадовать вас хотел.
Перлова зашевелилась и издала протяжный стон, я отпрянула.
- С ней надо что-то делать, - сказала я. – Не дай Господь, придет в себя, еще кинется на нас.
- Ее надо связать, - предложил Карпухин.
- Но чем?
Не ответив, Иннокентий Мефодьевич принялся тем же приснопамятным ножом пилить шнур на занавеси. Шнур не поддавался.
Когда ему удалось, наконец, отрезать веревку, он усадил приходящую в себя Перлову на стул и принялся за дело.
- Помогите, Полина, - Карпухин бросил мне конец шнура, а сам достал из шкафа два длинных полотенца и обмотал ими ноги женщины.
- А мы не совершаем ничего противозаконного? – спросила я с опаской. – Ведь это насилие над человеком!
- Не думаю, - ответил мне Карпухин. – Береженого Бог бережет. И кстати, как вам удалось узнать, что она убийца? Вот уж никогда бы не поверил. Я на Пурикордова думал, или на Гиперборейского, и вдруг дама. Певица. Такой пассаж!
Мы присели на кровать, чтобы не сводить с Перловой взгляда, и я рассказала молодому человеку о пятне в виде лошадиной головы, о таинственных приорах и прецепторах и о том, как мать Косаревой скончалась сразу же после отъезда г-жи Рицос из имения. И как пропала семейная реликвия – письма Пушкина.
- Но это же не доказывает того, что Перлова убила троих в этом доме! – Карпухин с сомнением посмотрел на меня, и на его лице отразилось сомнение, правильно ли он поступил, связав женщину.
- У меня есть доказательства! – парировала я и добавила: - Вот она придет в себя, спросите, откуда ей известно о том, как был одет Мамонов в постели Ольги Иловайской?
- Скорее, он был раздет, нежели одет, если я хорошо знал Мамонова, - пробормотал Иннокентий и добавил: - А может, Перловой о Мамонове рассказали те женщины, которые его обмывали? Мол так-то и так, ничего на нем не было, стыд и срам...
- Да вы что, Иннокентий Мефодьевич?! – возмутилась я. – Да разве ж Анфиса и Елена Глебовна будут такие скабрезные подробности обсуждать? Нет, Перлова пришла убивать и выстрелила в Мамонова, лежащего в Ольгиной кровати, думая, что убивает Ольгу. А потом в темноте откинула одеяло, чтобы убедиться, мертва она или нет. И тут-то увидела, что «она» - это на самом деле «он», причем голый. Я права, Ангелина Михайловна? Или вы все-таки хотели застрелить именно Алексея Юрьевича, в чем я сильно сомневаюсь?
Перлова не ответила. Она сидела, словно раненая тигрица, готовая к прыжку. Неожиданно она сумела высвободить левую руку из неумелой перевязи, которой ее обмотал Карпухин.
Он бросился к ней, прижал руку и приказал:
- Полина, дай мне немедленно твои чулки!
Пришлось достать из саквояжа пару ношеных чулок, от чего я смутилась. Но что поделать? Я гостила в этом доме не по своей воле уже который день, и на мне была надета последняя чистая пара.
- Прекратите! – выговорила Перлова со стоном в момент, когда Карпухин крепко пеленал ее запястье. – Что вы со мной делаете?
- Предохраняем себя, - ответил он. – Не то вы опять нападете. Что за прескверная привычка на людей с ножом кидаться?
Мне хотелось объяснить Карпухину, что нож был тупым, в чем он сам смог убедиться, отпиливая шнур, но я решила промолчать. Острое чувство жалости к Ангелине Михайловне охватило меня, и я уже раскаивалась, что участвую в таком нерадостном действии, как лишение человека свободы.
- Пить... – попросила она. – Дайте пить, умоляю.
Я поднесла ей воды, и она жадно выпила полный стакан.
- Развяжите меня, - попросила она слабым голосом. – Мне больно.
И так Перлова разжалобила мое сердце, что я направилась было к ней, но Карпухин остановил меня:
- Нет, Полина, нельзя. Она очень опасна. Надо дождаться Кулагина. Пусть он рассудит, что с ней делать.
Но я все равно подошла к Перловой и тихо спросила:
- Ангелина Михайловна, расскажите, зачем вы убили троих невинных людей?
Она молчала и не смотрела на меня. Я продолжала настаивать:
- Вы хотели добиться от Сергея Васильевича того, что он не по праву присвоил себе, не так ли?
Ее веки слегка дрогнули. Это воодушевило меня, и я продолжила:
- Думаю, что вы искали тот самый масонский крест, который внезапно материализовался в воздухе. Уж не духи ли, выпущенные на волю Гиперборейским, сыграли свою роковую роль и заставили вас потерять голову? Чего же вы молчите?
Она не отвечала и только неотступно смотрела вниз, на свои ноги, перевязанные перкалевым полотенцем.
Неожиданно в дверь постучали:
- Аполлинария Лазаревна, вы у себя? – раздался голос Пурикордова. – Ответьте мне, будьте так добры.
Перлова вдруг завизжала, но Карпухин быстро зажал ей рот, и визг закончился яростным всхлипом.
- Г-жа Авилова! Что с вами? Вы в порядке? Вы кричите! – Пурикордов дергал ручку двери.
Карпухин кивнул мне, и я постаралась придать своему дрожащему голосу твердость:
- Что вам угодно, Александр Григорьевич? Ведь уже час пополуночи. Я из-за вас проснулась от кошмара.
- Слава Богу, вы мне ответили! Откройте, пожалуйста!
- Да что случилось, в самом деле? Я не одета...
- Пропали Карпухин и Перлова. Их нигде нет. Я беспокоюсь, неужели они сбежали, дороги-то уже свободные! Или еще хуже?
Во время нашего разговора Иннокентий лихорадочно шарил вокруг одной рукой, другой зажимая Перловой рот. Наконец, он стащил со стола скатерть и затолкал ей в рот импровизированный кляп. Освободившись, он подошел к двери, отпер ее и чуть приоткрыл.
- Что нужно? – грубо спросил он.
- Ох, простите, я нарушил вашу уединенность, вы в порядке, Иннокентий Мефодьевич, как я вижу. Но где певица, вы не видели ее?
- Нет, - односложно ответил Карпухин и прикрыл дверь.
- Дайте ему войти, г-н Карпухин! – внезапно решила я.
- Полина, да что с вами? – удивился он. – Здесь же Перлова. Что мы ему скажем?
Но я думала о том, что сейчас лучшее время узнать у скрипача, кто такие прецепторы и приоры.
- Откройте дверь и дайте ему войти! – приказала я. – Мне лучше знать, что мы ему скажем.
Озираясь по сторонам, в комнату вошел Пурикордов. Легкая извиняющаяся улыбка и слова извинения, вот-вот готовые сорваться с его уст, пропали, как только он увидел Перлову, привязанную к стулу и с кляпом из скатерти во рту.
- Ч-что это? – в ужасе спросил он.
- Ничего особенного, Александр Григорьевич, - спокойно ответил Карпухин и вытащил кляп. – Эта дама убивала Полину в тот момент, когда я вошел сюда.
- Не может быть! – воскликнул скрипач со всей экспрессией, на которую был способен. – Ни за что не поверю!
- А во что вы поверите, г-н Пурикордов? – сухо произнесла я, глядя прямо на него. – В то, что я первая убивать начала? Или набросилась на невинную жертву и обмотала ее шнуром от гардин?
- Н-нет, но все же... – пробормотал он, не зная, как мне ответить. – Но все же дама... Существо тонкое.
- Александр Григорьевич, - невежливо оборвала я его, - кто такие прецепторы? И приоры тоже, просветите, окажите любезность, – при этих моих словах, высказанных невиннейшим тоном, Пурикордов вздрогнул, но быстро овладел собой.
- Не понимаю, что вы имеете в виду?
- Так уж и не понимаете? – возразила я. – А когда вы Косаревой грозились, что доложите прецептору о ее пренебрежении своими обязанностями, вы также не понимали, о чем говорили? В прострации находились?
- Она вам об этом рассказала? Невероятная фантазия у Елены Глебовны!
- Нет, я сама услышала.
- Каким образом?
- За портьерой стояла и подслушивала, - спокойно ответила я.
От такой вопиющей демонстрации mauvais ton¹ у Пурикордова отнялся язык. Он смотрел на меня, пытаясь понять, не стыжусь ли я своих слов и поступков, но так и не мог придти к окончательному решению. И ведь не само подслушивание смутило его, а мое открытое признание в сем обстоятельстве.
- Но как можно?
- Александр Григорьевич, мне надоела ваша манера отвечать вопросами, поэтому, чтобы между нами не было излишней недосказанности, хочу вас предупредить: об этом эпизоде известно г-ну Кулагину, и если он еще не допросил вас, то только потому, что обременен другими, не менее важными делами. Посему, если вы сейчас намереваетесь просить меня молчать или, в случае моего отказа, заткнуть мне рот каким-либо другим способом, - тут я покосилась на Перлову, которая сидела с отсутствующим видом и смотрела прямо перед собой, - то вынуждена вас предупредить: Федор Богданович знает обо всем. Лучше, пока мы тут коротаем время, расскажите нам о приснопамятных прецепторах, все веселее будет.
И, явно волнуясь, Пурикордов начал свой рассказ: ...

---------------
¹ Моветон (франц.), в дворянско-буржуазной среде - поступки, не принятые в хорошем обществе; невоспитанность, дурные манеры.


(окончание следует)