Фата-Моргана (2)
Начало тут

Когда я закончила свой утренний туалет и кормилица придирчиво меня осмотрела, мне разрешено было спуститься в столовую.
Чинно придерживая тяжелое платье, я, как и полагается девице из благородного дома, вошла в залу и присела к столу. Родителей еще не было и я ни к чему не притрагивалась.
Спустя несколько томительных минут двери растворились и в столовую быстрым шагом вошла моя мать. За ней семенил отец.
– Беатриче! Умоляю тебя! Подумай, ну что ты говоришь?
Синьора Монтифьори и не думала ничего говорить. Она, ни глядя ни на кого, села за стол и взяла в руки золоченую вилку – модное новшество, привезенное из Палестины. Ее рука дрожала от гнева.

Я всегда любуюсь своей матерью. Слава Богу, что у меня такие же волосы, густые и иссиня-черные, как у нее. А вот глаза у меня как у папы – блекло-голубые. Не повезло. Черные, блестящие, как две спелые маслины, глаза Беатриче Монтифьори, казалось, метали молнии. Грудь вздымалась и легкий батистовый шарф трепетал при каждом вздохе. Уткнувшись в тарелку, я не смела поднять глаза. В замке все знали: когда моя мать в гневе, лучше держаться от нее подальше – она была горяча на руку. Говорили, что только один человек ее не боялся – старуха Сальвестра, повивальная бабка, принимавшая Беатриче, но она жила далеко, в лесной хижине, удалившись от дел и не могла сейчас появиться и остановить гнев моей матери. – Тебе никогда не удавалось смотреть на два шага вперед! – заявила синьора, отламывая хлеб. – Ты видишь только то, что находится под твоим носом! Сколько упущенных возможностей! Сколько сил потрачено даром! У нас нет даже титула, хотя твой дед вернулся героем из первого крестового похода. Ему видите ли, гордость мешала попросить у короля графский титул. Удалился в свою деревню и прожил, как сурок, всю жизнь! Все вы, Монтифьори, неудачники и простаки! При этих словах я подняла голову и посмотрела на отца. Он, заметив мой взгляд, осмелел и ответил сквозь зубы: – Я попрошу вас, синьора, не сметь так говорить о моей семье! Не забывайте, что я взял вас из бедного рода, без единого сольдо, и дал вам достойное имя...

Мать отбросила вилку в сторону и рассмеялась. Я во все глаза смотрела на нее. Странно, но только рот растянулся в усмешке, обнажая великолепные зубы, глаза же, по-прежнему, были полны презрения и досады.

Вошли два лакея с подносами в руках. Родители замолчали и отец повернулся ко мне:

– Бьянка, дорогая, как тебе спалось?
– Спасибо, папенька, – ответила я и вновь уткнулась в тарелку.
– Подними голову! – услышала я повелительный голос матери. – Не забывай, девица из рода Монтифьори не должна сгибать спину!

Странно, что при этих словах в ее голосе не слышалось насмешки. Тогда зачем она ругала папину родню? Непонятно...

Передо мной на тарелке лежали горячие пирожки с ливером. Отец налил себе вино из пузатого болонского кувшинчика и, схватив ножку жареного журавля, принялся за еду. Мать к завтраку не притронулась.

Так, в молчании, прошла трапеза. Родители уже не ссорились, так как лакеи не выходили из столовой, прислуживая нам. После завтрака они встали и удалились, а я вышла во двор перед замком.

На ступеньках меня уже ждала Лизетта. Ее рыжие кудри торчали в разные стороны, а круглые груди выпирали из тесного корсажа. В двенадцать лет это была уже совсем сформировавшаяся девушка. – Ну что, не повезло тебе сегодня? – спросила она и ее нос, похожий на яйцо перепелки, сморщился, будто Лизетта собиралась чихнуть. – Твои предки с утра ругаются не переставая. – Да, я видела, – кивнула я в ответ. – Только не поняла, чего матушка хочет и почему она такая злая. Секреты в нашем замке попросту не могли существовать. Их тут же узнавали, передавали друг дружке и горячо обсуждали на кухне или на давильне в большом сарае. – А чего тут не понять? – пожала плечами Лизетта. – Синьора хочет переехать во Флоренцию навсегда. Она и так месяцами живет там, а теперь и вовсе желает все концы оборвать. Не нравится ей деревня. Ей ко двору хочется. Балы, танцы, соколиная охота...

При этих словах Лизетта встала и закружилась на месте. Потом попыталась изящно поклониться, да так и шлепнулась на пыльные камни, которыми был вымощен двор. Потираю ушибленную коленку, она засмеялась.

– Как навсегда? – со страхом спросила я. – А как же замок, деревня, Ридольфийский лес? Куда мы отсюда уедем? Не хочу!
– Ага, будут тебя спрашивать, – злорадно вымолвила Лизетта. – Сунут в повозку и вперед. Будешь в городе жить, по лавкам с иноземным товаром расхаживать, во дворце побываешь, у герцога... Вот бы мне так!..

Я смотрела на нее и не понимала, что она говорит. Мне совсем не улыбалось ехать во Флоренцию. Оставить все, к чему привыкла, свою любимую комнату, маленький садик, где я помогала садовнику выращивать душистые розы. Правда, моя помощь заключалась в том, чтобы изредка поливать цветы из большой лейки, но все же, я чувствовала, что в этой красоте есть и моя частица.

И потом, я знала, что мой отец ненавидел визиты в город и старался увильнуть от них. Только по очень большим праздникам, как то рождение наследника у герцога или приезд Папы Урбана восемнадцатого, он уезжал из замка. Да и то, всегда возвращался через несколько дней, оставляя в городе супругу праздновать без него.

Он обожал виноградники, где наливались янтарные грозди, коней и борзых, охоту на оленей в Ридольфийском лесу и был по натуре домоседом. Невозможно было себе представить, что он бросит все это и переедет в каменное палаццо во Флоренции.

Отца было жаль. Когда мама начинала кричать, он становился будто меньше ростом, замолкал и старался прекратить споры. Он очень любил маму. Она происходила из семьи родовитых дворян и двести лет назад один из родственников ее прапрадедушки был кардиналом. Мама очень любила рассказывать о своей семье и славных предках. Правда при этом у нее в голосе проскальзывали странные нотки, от которых я ерзала на стуле, а папа судорожно хватался за графин с вином и наливал себе полный бокал...

– Ты чего раскисла? – толкнула меня в бок Лизетта. – Айда в лес, мне деревенские рассказывали, что малина созрела.
– А мне разрешат? – робко спросила я. Лизетта всегда была заводилой в наших играх и, случалось, поколачивала даже мальчишек одного с нами возраста.
– Кому ты сейчас нужна? – презрительно произнесла она. – Твои родители ссорятся, а моя мать пошла на кухню приглядывать за лазаньей. Знаешь, сколько это займет времени?

Поколебавшись скорее для вида, я согласилась и мы направились через замковые ворота прямиком в Ридольфийский лес.

(продолжение)