Новенький, еще сверкающий краской микроавтобус РАФ, - наверное, из первой серии, только сошедшей с конвейера восстановленного завода в Риге, подъехал к воротам и засигналил. На воротах висела большая табличка: «Центр политической коррекции № 2».
И строгая приписка снизу: «Выполнять все требования охраны!»
Маленькое окошко в воротах открылось, там мелькнула чьё-то веснушчатое лицо, еще через минуту ворота открылись. Открыли их двое молоденьких солдатиков с автоматами за спиной. Микроавтобус въехал во двор. Из него вышел моложавый полковник в кожаной куртке. Солдатики вытянулись по стойке смирно. Полковник, не обращая на солдатиков внимания, галантно помог выйти из РАФ-ика невысокой темноволосой молодой женщине, на груди у которой висела видеокамера, а на плече репортерский магнитофон.
Из дежурки, немного прихрамывая, к ним спешил капитан-танкист, затягивая на ходу ремень.
- Товарищ полковник…! – начал капитан, подбежав и тоже замерев «смирно» и отдавая честь.
- Спокойно, товарищ Лупекин. Это к тебе гости. Из Европы. ОБСЕ, типа.
Он повернулся к женщине, представил ее капитану:
- Госпожа Танйа Лаппалайнен, наблюдатель ОБСЕ по правам человека.
Лупекин неуверенно посмотрел на женщину, на полковника.
- Я, товарищ полковник, по-чухонски не очень…
- А и не надо, товарищ Лупекин, по-фински разговаривать. Госпожа Танйа вполне даже размовляет по-русски. А за националистическую лексику, выразившуюся в слове «чухонский», объявляю тебе, Лупекин, замечание! Нахватался, Лупекин, от спецконтингента!
- Виноват, товарищ полковник! – покраснел капитан.
На груди у него, кроме обычных значков, был ромб с нарисованным медведем, которого перечеркивала красная полоса. Такой же знак был на куртке у полковника. Что сразу говорило о том, что оба офицера принимали участие в операции «Охота на медведей» - или, иными словами, в апрельской революции позапрошлого года.
- Да, господин капитан,  - улыбнувшись, сказала финка на почти идеальном русском. – Я говорю по-русски. Мой отец был родом из России.
Лупекин покраснел еще больше, а полковник взглянул на часы.
- Давай, Лупекин, показывай нашей гостье залитые кровью подвалы "чека", а то нам еще нужно в трудовую коммуну для бывших московских вип-проституток. Время, капитан.
- Так ведь занятия сейчас, - сказал Лупекин. – Прервать?
- Не надо, - попросила финка.
- Не надо, капитан, - эхом отозвался полковник. – Посмотрим твоих подопечных в естественной среде.

В первой комнате два десятка мужчин сидели за школьными партами, перед ними за столом сидел пожилой мужчина в очках, явно учительского вида. У школьной доски, исчерченной каким-то схемами, стоял человек с начинающими уже немного седеть, но все равно рыжими, волосами.
Увидев вошедших, мужчины за партами встали, но Лупекин помахал рукой:
- Продолжайте, профессор, продолжайте.
Тот, которого назвали профессором, показал рукой, что можно сесть – все сели.
Человек у доски продолжил читать по бумажке скучным монотонным голосом:
- Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это ещё не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…
- Правильно, Анатолий Борисович! Просто замечательно! – с энтузиазмом сказал человек-профессор. – Кто нам может привести примеры этого очень верного наблюдения, приведенного в первом томе «Капитала»? Можно и из собственной практики.
Мужчины за партами молчали.
- Ну, не робейте,  как дети, право! – досадливо сказал профессор. – Вот вы, гражданин Богданчиков. Проиллюстрируйте нам на конкретных примерах.
Из-за парты поднялся какой-то невзрачный мужчина, поковырял в носу пальцем, вынул оттуда что-то, некоторое время рассматривал вынутое. Потом неуверенно сказал:
- А вот можно я расскажу на примере гражданина Дерипаски?
Тут же взвился другой мужчина – на другом конце классной комнаты  - с лицом уродливого карлика из американских фильмов-ужасов:
- Почему опять я! Почему чуть что – сразу Дерипаска! Сколько же можно!

Полковник, финка и капитан Лупекин вышли во двор, обошли здание  Центра.
- А тут у нас своя пасека, - с гордостью сказал Лупекин. – Между прочим, лучший мед в Московской области. А вот и пасечник.
Он показал на крепкого энергичного старичка в кепке, который деловито ходил между ульями  с каким-то пульверизатором.
- Юрий Михайлович, наша гордость. Человек пожилой, мы уж его политучебой не мучаем, пусть с пчелками возится. По вечерам ему друг помогает, гражданин Ющенко, Виктор Андреевич. Он пчел красивым словом называет: бджоли. И эти бджоли так его любят – даже не кусают никогда. Правда, его и фашист в лицо бы не укусил – пожалел бы… Ну так вот, у них такой славный тандем получился – наверное, когда закончат курс политической коррекции, будут дальше вместе  работать. На коллективной пасеке. Потому как хохол с москалем…
Полковник грозно посмотрел на капитана, тот скороговоркой закончил:
- … русский с украинцем братья вовек.
- Вы не смотрите, что наш капитан простым кажется, - сказал несколько виновато полковник финке. – Он у нас орел. Во время штурма Кремля лично подбил из ПТУРС танк, из которого террористы из ФСБ вели шквальный огонь по наступавшим порядкам Советской армии. А теперь вот охраняет этих оглоедов.

В столовой было пусто, все трое сели за один из столиков. Финка заполняла какие-то свои анкеты и бланки, задавала технические вопросы капитану и полковнику. На кухне вдруг что-то звенело, потом донесся красивый мужской голос, который пел что-то не по-русски. Полковник удивленно поднял брови, посмотрел на Лупекина.
- Михал Николаич сегодня на кухне командует, - почти ласково сказал капитан Лупекин. – Не повар, а просто загляденье. Жена у меня так не готовит. Контингент по три добавки берет в обед, когда смена Саакашвили.

Финка с камерой в руках и диктуя что-то в прикрепленный на воротнике микрофон, снимала двухярусные кровати в казарме, потом душевые кабинки и даже туалеты.
- А можно поговорить с Дмитрием Анатольевичем, последним президентом бывшей Российской Федерации? Он же в вашем Центре?
Полковник вопросительно взглянул на капитана. Тот пожал плечами:
- Вряд ли он согласится.
Финка сразу насторожилась:
- А почему он откажется?
- У него боязнь людей. Сидит целыми днями в Ленинской комнате или в библиотеке. Понимаете, его ведь тогда очень сильно били. Он в женском платье своей жены пытался удрать из Кремля – а его какая-то уборщица узнала. Ну и били его долго. Почти убили – три ребра сломали, глаз почти выбили, почки отбили. Его патруль Советской Армии еле спас. Потом лечили долго. Сейчас он более или менее поправился – но людей боится. Если с кем встречаться – показания там перед следователями из Госкомиссии по расследованию – его психолог сначала готовит. Он и спит в библиотеке. Матрас там у него. Только Deep Purple слушает – одна радость у человека в жизни осталась. Тогда он даже улыбается.
- А Владимира Владимировича так и не нашли? - почему-то спросила финка.
- Нет, – за Лупекина ответил полковник. – Да и что там искать – бомба повышенной мощности. От собачки хвост нашли – только тогда и поняли, кто в том бункере сидел.

Финка закончила свои дела.
Все трое шли к машине.
- И все-таки это не дело, - сказала она.
- Что не дело? – спросил полковник.
- Все. Вот это. Лагерь, вышки, колючая проволока, охранники с автоматами. Вы, коммунисты, как это говорится по-русски, наступаете на одни и те же грабли, второй раз. Снова лагеря.
Наверное с минуту, если не две, оба офицера смотрели на финку недоуменно. Первым ее понял полковник, судя по его посветлевшему лицу:
 - Я понял, капитан. Наша финская гостья думает, что мы в Центре ограничиваем свободу корректируемых. Госпожа Лаппалайнен, тут все наоборот, вообще-то. Расскажи, Лупекин, как было в прошлом месяце.
Капитан тоже понял.
- По телевизору читали очередные материалы Госкомиссии по расследованию событий на территории СССР во время правления криминально-буржуазных режимов – и каждый вечер около Центра собирались тысячи людей – с камнями, дубинами, палками, даже с оружием. Охрана по несколько раз в день открывала огонь в воздух – чтобы удержать толпу.
Полковник подхватил на полуслове:
- А ЦПК № 4 в Колпино, Ленинградская область, был взят штурмом. Не ушел никто из реабилитируемых. А гражданку Собчак, Ксению Анатольевну, утопили в уличном нужнике – и написали на нем – кровью и дерьмом: "Дом-2. RIP".
Капитан Лупекин продолжил:
- Если бы мы их не охраняли – им бы не жить. Разорвал бы народ. Каждый день новые факты про них всплывают – измена, коррупция, заказные убийства, педофилия, наркотрафик. Когда гражданка Хакамада закончила весной курс политической коррекции, ей пришлось пластическую операцию делать. Сейчас в Хабаровске медсестрой работает в детском доме. Детишки, говорят, ее страшно любят.

Все трое пошли к микроавтобусу.
И тут Лупекин сказал вполголоса полковнику, чтобы не слышала финка, и при этом совсем не по уставному:
- Игорь Петрович, сколько мне тут еще гнить с этими уродами, а? Сил уже моих нет, Игорь Петрович. Давеча Прохоров этот, из миллиардеров, прямо на политзанятиях мастурбировать начал. Дашка приехала им лекцию читать о международном положении – так этот засранец прямо во время лекции свою елду достал. В карцере сейчас сидит. Я, говорит, без баб не могу и вообще себя не контролирую. А ведь мы ему персонально в компот бром столовыми ложками кладем. Устал я от уродов этих, товарищ полковник. Мне бы в часть нашу, вон ребята во Львове бандитов давят, а я тут сижу. Я уже сто рапортов в ЦК написал – а они одно: работай, Лупекин, ты офицер и коммунист!
Полковник сочувственно посмотрел на капитана, вздохнул.
- Ладно, капитан. Попробую замолвить за тебя словечко. Но пока работай. Есть такое слово – надо.