В детстве у меня была такая привычка (французский писатель Даниель Пеннак назвал ее "привычкой втыкаться") - доставать из книжного шкафа наугад книжку, необязательно детскую, усаживаться тут же возле шкафа на пол и на какое-то время "втыкаться" в нее, находя какие-то интересные эпизоды из середины и читая их.

И вот в одной книжке наткнулась я на грустную историю одного князя-революционера (те, кто прочитал заголовок моего поста, уже поняли, куда я клоню). Помню, что я тогда очень жалела доброго и наивного князя, который так мечтал о революции, а вместо этого окончил свои дни в холоде и голоде в каком-то медвежьем углу. Поразило меня и необычное сочетание: князь - и вдруг революционер! В общем, история эта запала мне, что называется, в душу.

Правда, со временем фамилия князя забылась, равно как и название книги, в которой я вычитала всю эту историю. Потом, уже заинтересовавшись анархизмом, я начала думать, что, похоже, в детстве я читала про Кропоткина. И вот сегодня я наконец-то нашла тот самый отрывок. Действительно про Кропоткина :) А обнаружился отрывок в воспоминаниях Ивана Бунина.

Бунин, надо сказать, был та еще язва, и в своих воспоминаниях разнес в пух и прах драматургию Чехова, воззрения толстовцев, творчество Максима Горького, "Двенадцать" Блока, стихи Сергея Есенина и Владимира Маяковского, чуть ли не все идейные и литературные течения своего времени... В общем, перепало и Кропоткину, хотя все-таки о нем Бунин пишет с некоторой долей симпатии. А иронию я в свое время, по детской наивности, проглядела.

Собственно, отрывок - под катом.


***
Весной того же семнадцатого года я видел князя Кропоткина, столь ужасно погибшего в полифемском царст-ве Ленина.

Кропоткин принадлежал к знатной русской аристократии, в молодости был одним из наиболее приближенных к императору Александру Второму, затем бежал в Англию, где и прожил до русской Февральской революции, до весны 1917 года. Вот тогда я и познакомился с ним в Москве и весьма был тронут и удивлен при этом знакомстве: человек, столь знаменитый на всю Европу, - знаменитый теоретик анархизма и автор "Записок революционера", знаменитый еще и как географ, путешественник и исследователь Восточной Сибири и полярных областей, - оказался маленьким старичком с розовым румянцем на щеках, с легкими, как пух, остатками белых волос, живым и каким-то совершенно очаровательным, младенчески наивным, милым в разговоре, в обращении. Живые, ясные глаза, добрый, доверчивый взгляд, быстрая и мягкая великосветская речь - и это трогательное младенчество...

Он окружен был тогда всеобщим почетом и всяческими заботами о нем, он, революционер, - хотя и весьма мирный, - возвратившийся на родину после стольких лет разлуки с ней, был тогда гордостью Февральской революции, наконец-то "освободившей Россию от царизма", его поселили в чьем-то, уже не помню в чьем именно, барском особняке на одной из лучших улиц в дворянской части Москвы. В конце этого года шли собрания на этой квартире Кропоткина "для обсуждения вопроса о создании Лиги Федералистов". Конец этого года - что уже было тогда в России? А вот русские интеллигенты собирались и создавали какую-то "Лигу" в том кровавом, сумасшедшем доме, в который уже превратилась тогда вся Россия.

Но что "Лига"! Дальше было вот что.

В марте 1918 большевики выгнали его из особняка, реквизировали особняк для своих нужд. Кропоткин покорно перебрался на какую-то другую квартиру - и стал добиваться свидания с Лениным: в пренаивнейшей надежде заставить его раскаяться в том чудовищном терроре, который уже шел тогда в России, и наконец, добился свидания. Он почему-то оказался "в добрых отношениях" с одним из приближенных Ленина, с Бонч-Бруевичем, и вот у него и состоялось в Кремле это свидание. Совершенно непонятно: как мог Кропоткин быть "в добрых отношениях" с этим редким даже среди большевиков негодяем? Оказывается, все-таки был. И мало того: пытался повернуть деяния Ленина "на путь гуманности". А потерпев неудачу, "разочаровался" в Ленине и говорил о своем свидании с ним, разводя руками:

- Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно! Я упрекал его, что он, за покушение на него, допустил убить две с половиной тысячи людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления...

А затем, когда большевики согнали князя анархиста и с другой квартиры, "оказалось", что надо переселяться из Москвы в уездный город Дмитров, а там существовать в столь пещерных условиях, какие и не снились никакому анархисту. Там Кропоткин и кончил свои дни, пережив истинно миллион терзаний: муки от голода, муки от цинги, муки от холода, муки за старую княгиню, изнемогавшую в непрерывных заботах и хлопотах о куске гнилого хлеба... Старый, маленький, несчастный князь мечтал раздобыть себе валенки. Но так и не раздобыл, - только напрасно истратил несколько месяцев, - месяцев! - на получение ордера на эти валенки. А вечера он проводил при свете лучины, дописывая свое посмертное произведение "Об этике"...

Можно ли придумать что-нибудь страшнее? Чуть не вся жизнь, жизнь человека, бывшего когда-то в особой близости к Александру Второму, была ухлопана на революционные мечты, на грезы об анархическом рае, - это среди нас-то, существ, еще не совсем твердо научившихся ходить на задних лапах! - и кончилась смертью в холоде, в голоде, при дымной лучине, среди наконец-то осуществившейся революции, над рукописью о человеческой этике.