|
|
Пишет kouzdra (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} kouzdra)@ 2013-02-16 11:56:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
"Тупая злоба шевельнулась во мне"
А оказывается оригинальный сценарий Apocalypse Now был куда забавнее и ближе к оригиналу - и логичнее - там даже при поверхностном просмотре сразу проясняется куча эпизодов (забавно кстати, зачем он переделал - снять сценки типа финала просто не понял как?), ну и:
WILLARD
Hi.
Then the door opens, and KURTZ'S WIFE is standing at the door. She is still beautiful, blonde, and dressed in mourning even though she doesn't wear black. There is a sense of purity about her, though she is not young.
KURTZ'S WIFE
Come in, Captain Willard.
He enters.
289 INT. KURTZ'S HOME - DAY
Everything good and secure and desirable about America.
She stands in the center of the room, a little nervous.
KURTZ'S WIFE
Can I get anything for you?
There are pictures of Kurtz, not too many... but he is there in the various stages of his career.
Then she sits suddenly, and Willard sits by her.
KURTZ'S WIFE
(continuing)
Did you know him very well?
WILLARD
You get to know each other pretty well out there.
KURTZ'S WIFE
And you admired him?
WILLARD
He was a remarkable man. It was impossible not to --
KURTZ'S WIFE
Love him... Yes, it is true.
That's the hard part for me... I
knew him better than anyone ... I
knew him best.
WILLARD
You knew him best.
KURTZ'S WIFE
You were his friend... You must have been, if he had given you
this...
(the packet)
If he sent you to his home. He was the best this country had --
he was --
WILLARD
Yes, I know...
KURTZ'S WIFE
I'll never get over it -- But I'll always remember him...
WILLARD
Both of us...
KURTZ'S WIFE
Men looked up to him...
(she loses herself
in a thought)
He died as he lived...
WILLARD
His death was -- yes, he died as he lived.
KURTZ'S WIFE
Were you with him, when...
WILLARD
Yes I was... He said his last words to me.
Pause.
290 MED. CLOSE SHOT ON WILLARD
A little of the madness is still with him. He knows what she will ask.
KURTZ'S WIFE
What were they?
291 MED. CLOSE SHOT ON KURTZ'S WIFE
KURTZ'S WIFE
Tell me.
292 MED. CLOSE ON WILLARD
remembering that incredible day moving down the river.
Our VIEW LOOSENS
KURTZ'S WIFE
Tell me what he said.
KURTZ (V.O.)
The horror ! The horror !
WILLARD
He spoke of you, ma'am.
He sits there looking at her.
293 EXT. TIGHT HIGH ANGLE ON THE MARINA DEL REY BOAT
The cocktail party is breaking up. Willard is one of the few guests left.
We MOVE FROM Willard standing alone on the deck of the boat. Moving back through the departing guests. Charlie is getting ready to leave himself. We MOVE CLOSER to Willard.
DISSOLVE TO:
294 EXT. THE RIVER - P.B.R. - DAY
the boat floating down the river. Kurtz's body; an exhausted, half-dead Colby. And HOLDING Kurtz, Willard. We HEAR
THE DOORS' "THE END" as we present the END TITLES.
FADE OUT.
Спускались сумерки. Мне пришлось подождать в высокой гостиной, где три узких окна поднимались от пола к потолку, словно светящиеся и задрапированные колонны. Блестели изогнутые и позолоченные ножки и спинки мебели. Холодным и монументальным казался высокий белый мраморный камин. В углу стоял большой рояль; отблески пробегали по темной его поверхности, словно по мрачному полированному саркофагу. Высокая дверь открылась и снова закрылась. Я встал.
В сумеречном свете она шла ко мне вся в черном, с бледным лицом. Она была в трауре. Больше года прошло с тех пор, как он умер, больше года с тех пор, как она получила известие. Казалось, она будет помнить и оплакивать вечно. Она взяла обе мои руки в свои и прошептала:
- Я слышала, что вы приехали.
Я заметил, что она не очень молода, - во всяком случае, уже не молоденькая девушка. Она созрела для верности, страдания и веры. В комнате, казалось, потемнело, словно грустный свет пасмурного вечера сосредоточился на ее лице. Эти белокурые волосы, это бледное лицо и чистый лоб были как бы окружены пепельным ореолом. Темные глаза смотрели на меня. Взгляд был невинный, глубокий, доверчивый и внушающий доверие. Она держала свою
скорбную голову так, словно гордилась этой скорбью, словно хотела сказать:
я, я одна умею грустить по нем так, как он того заслуживает. Но когда мы пожимали друг другу руки, на лице ее отразилось такое безнадежное отчаяние, что я понял: она была из тех, кого не назовешь игрушкой времени. Для нее он умер только вчера. И - клянусь небом! - это впечатление было настолько сильным, что и для меня он тоже, казалось, умер только вчера... Нет, сейчас, сию минуту. Я увидел его и ее вместе - его смерть и ее скорбь... Я видел ее скорбь в самый момент его смерти. Понятно ли вам? Я видел их обоих и слышал их обоих. Она сказала прерывающимся голосом:
- Я выжила... - А мой напряженный слух уловил последний его шепот вечного проклятия, слившийся с ее печальным возгласом. С испугом я спросил себя, что я здесь делаю, словно мне приоткрылась жестокая и нелепая тайна, которую человеку не подобает знать. Она предложила мне сесть. Я осторожно положил пакет на маленький столик, а она опустила на него руку.
- Вы его знали хорошо, - прошептала она, помолчав.
- В тех краях близость возникает быстро, - сказал я. - Я его знал так, как только может один человек знать другого.
- И вы им восхищались, - проговорила она. - Узнав его, нельзя им не восхищаться, не правда ли?
- Он был замечательным человеком, - сказал я нетвердым голосом. Видя ее напряженный, умоляющий взгляд, как будто следивший, не сорвутся ли с мои губ еще какие-нибудь слова, я продолжал:
- Нельзя было не...
- ...любить его, - закончила она с жаром, а я в ужасе онемел. - О, как это верно! Но подумайте, ведь никто его не знал так хорошо, как знала я! Он мне все доверял. Я его знала лучше, чем кто бы то ни было!
- Вы его знали лучше, чем кто бы то ни было, - повторил я. Быть может, она была права. Но с каждым произнесенным словом в комнате становилось все темнее, и только лоб ее, чистый и белый, казалось, был озарен неугасимым светом веры и любви.
- Вы были его другом, - продолжала она. - Его другом! - повторила она громче. - Да, конечно, раз он дал вам это и прислал вас ко мне. Я чувствую, что могу говорить с вами... и... о! я должна говорить. Я хочу, чтобы вы - человек, слышавший последние его слова, - знали, что я была достойна его...
Это не гордость... Да! Я горжусь сознанием, что поняла его лучше, чем кто бы то ни было на земле. Он сам мне это сказал. А с тех пор, как умерла его мать, у меня не было никого... никого... кто бы...
Я слушал. Тьма сгущалась. Я даже не уверен был в том, какую связку бумаг он мне дал. Подозреваю, что он хотел мне доверить другие документы, которые начальник после его смерти просматривал при свете лампы. А девушка говорила, облегчая свою скорбь, уверенная в моей симпатии; она говорила так, как пьют жаждущие. Я узнал, что ее родные не одобряли ее помолвки с Куртцем.
Он был недостаточно богат или что-то в этом роде. И право же, я не знаю, не был ли он всю свою жизнь нищим. Он дал мне основание предполагать, что недостаток средств загнал его в те края.
- ...Разве тот, кто его слышал, мог не стать его другом? - говорила она. - Он привлекал к себе людей, обращаясь к тому, что есть в них хорошего.
- Она пристально смотрела на меня. - Это дар великого человека...
Тихому ее голосу, казалось, аккомпанировали те, иные звуки, исполненные тайны, отчаяния и скорби, какие довелось мне слышать; журчание реки, шелест деревьев, раскачиваемых ветром, рокот толпы, слабый отзвук непонятных слов, шепот человека, говорящего из-за порога вечной тьмы.
- Но вы его слышали! Вы знаете! - воскликнула она.
- Да, знаю, - сказал я чуть ли не с отчаянием в сердце, но склоняя голову перед ее верой, перед великой и спасительной иллюзией, светившей неземным светом во тьме, в торжествующей тьме, от которой я не мог ее защитить, от которой я не мог защитить даже себя самого.
- Какая утрата для меня... для нас! - великодушно поправилась она и шепотом добавила: - Для мира.
В угасающем свете я видел, как блестели ее глаза, полные слез, - слез, которым не суждено было пролиться.
- Я была очень счастлива и очень горда, - продолжала она. - Слишком счастлива. Это продолжалось недолго. А теперь я несчастна... на всю жизнь.
Она встала; ее белокурые волосы, отсвечивая золотом, казалось, ловили последние проблески света. Я тоже встал.
- И от всего этого, - продолжала она с тоской, - от всех его обещаний, его величия, его доброй души и благородного сердца не осталось ничего.. ничего, кроме воспоминания. Вы и я...
- Мы всегда будем его помнить, - поторопился я сказать.
- Нет! - воскликнула она. - Немыслимо, чтобы все это погибло, чтобы от жизни его, принесенной в жертву, не осталось ничего, кроме скорби. Вы знаете, какие грандиозные у него были планы.
Я тоже о них знала. Быть может, я не могла понять, но о них знали и другие люди. Что-то должно остаться. Его слова, во всяком случае, не умрут.
- Его слова останутся, - сказал я.
- И его пример, - прошептала она словно про себя. - Люди смотрели на него снизу вверх... доброта его светилась в каждом поступке. Его пример...
- Правильно, - сказал я, - и его пример. Да, его пример. Об этом я позабыл.
- Но я помню. Я не могу, не могу поверить... Не могу поверить, что никогда больше его не увижу... что никто его больше не увидит никогда, никогда, никогда...
Она простерла руки, словно вслед отступающему человеку; бледные руки с переплетенными пальцами виднелись на фоне угасающей узкой полосы окна.
Никогда его не увидит! В ту минуту я его видел достаточно ясно. До конца жизни я буду видеть этот красноречивый призрак, а также и ее - трагическую тень, походившую в этой позе на другую, тоже трагическую женщину, которая была увешана бессильными амулетами и простирала обнаженные смуглые руки к сверкающему адскому потоку, к потоку тьмы. Вдруг она сказала очень тихо:
- Он умер так же, как и жил.
Тупая злоба шевельнулась во мне.
- Его конец был во всех отношениях достоин его жизни, - сказал я.
- А меня с ним не было, - прошептала она. Злоба уступила место бесконечной жалости.
- Все, что можно было сделать... - пробормотал я.
- Да, но я в него верила больше, чем кто бы то ни было на земле... больше, чем его родная мать, больше, чем... он сам. Я была ему нужна! Я! Я бы сберегла каждое его слово, каждый вздох, каждый жест, каждый его взгляд.
Я почувствовал, как холодная рука сжала мне сердце.
- Не надо! - сказал я сдавленным голосом.
- Простите меня. Я так долго тосковала молча... молча... Вы были с ним... до конца? Я думаю о его одиночестве. Подле него не было никого, кто бы мог его понять так, как поняла бы я. Быть может, никто не слышал...
- Я был с ним до конца, - сказал я дрожащим голосом. - Я слышал его последние слова... - И в испуге я умолк.
- Повторите, - прошептала она надрывающим сердце голосом. - Мне нужно... мне нужно что-нибудь... что-нибудь... чтобы с этим жить.
Я чуть было не крикнул: "Да разве вы не слышите?" Сумерки вокруг нас повторяли это слово настойчивым шепотом, - шепотом угрожающим, как первое дыхание надвигающегося шквала: "Ужас! Ужас!"
- Последнее слово... чтобы жить с ним, - настаивала она. - Поймите, я его любила, любила, любила!
Я взял себя в руки и медленно проговорил:
- Последнее слово, какое он произнес, было ваше имя.
Я услышал тихий вздох, а потом сердце мое замерло, перестало биться, когда раздался ликующий и страшный крик, крик великого торжества и бесконечной боли.
- Я это знала... была уверена!..
Она знала. Она была уверена. Я слышал, как она плакала. Она закрыла лицо руками. Казалось мне, что дом рухнет раньше, чем я успею выбежать, казалось, что небеса обрушатся на мою голову. Но ничего не случилось. Небеса из-за таких пустяков не рушатся. Интересно, обрушились бы они, если бы я был справедлив и отдал должное Куртцу? Разве не говорил он, что требует только справедливости? Но я не мог. Не мог ей сказать. Тогда стало бы слишком темно... слишком темно...
Марлоу умолк. Неясный и молчаливый, он сидел в стороне в позе Будды, погруженного в созерцание. Никто не шелохнулся.
- Мы прозевали начало отлива, - неожиданно сказал директор.
Я поднял голову. Черная гряда облаков пересекала устье, и спокойный поток, ведущий словно к концу земли, струился мрачный под облачным небом - казалось, он уводил в сердце необъятной тьмы.
А оказывается оригинальный сценарий Apocalypse Now был куда забавнее и ближе к оригиналу - и логичнее - там даже при поверхностном просмотре сразу проясняется куча эпизодов (забавно кстати, зачем он переделал - снять сценки типа финала просто не понял как?), ну и:
WILLARD
Hi.
Then the door opens, and KURTZ'S WIFE is standing at the door. She is still beautiful, blonde, and dressed in mourning even though she doesn't wear black. There is a sense of purity about her, though she is not young.
KURTZ'S WIFE
Come in, Captain Willard.
He enters.
289 INT. KURTZ'S HOME - DAY
Everything good and secure and desirable about America.
She stands in the center of the room, a little nervous.
KURTZ'S WIFE
Can I get anything for you?
There are pictures of Kurtz, not too many... but he is there in the various stages of his career.
Then she sits suddenly, and Willard sits by her.
KURTZ'S WIFE
(continuing)
Did you know him very well?
WILLARD
You get to know each other pretty well out there.
KURTZ'S WIFE
And you admired him?
WILLARD
He was a remarkable man. It was impossible not to --
KURTZ'S WIFE
Love him... Yes, it is true.
That's the hard part for me... I
knew him better than anyone ... I
knew him best.
WILLARD
You knew him best.
KURTZ'S WIFE
You were his friend... You must have been, if he had given you
this...
(the packet)
If he sent you to his home. He was the best this country had --
he was --
WILLARD
Yes, I know...
KURTZ'S WIFE
I'll never get over it -- But I'll always remember him...
WILLARD
Both of us...
KURTZ'S WIFE
Men looked up to him...
(she loses herself
in a thought)
He died as he lived...
WILLARD
His death was -- yes, he died as he lived.
KURTZ'S WIFE
Were you with him, when...
WILLARD
Yes I was... He said his last words to me.
Pause.
290 MED. CLOSE SHOT ON WILLARD
A little of the madness is still with him. He knows what she will ask.
KURTZ'S WIFE
What were they?
291 MED. CLOSE SHOT ON KURTZ'S WIFE
KURTZ'S WIFE
Tell me.
292 MED. CLOSE ON WILLARD
remembering that incredible day moving down the river.
Our VIEW LOOSENS
KURTZ'S WIFE
Tell me what he said.
KURTZ (V.O.)
The horror ! The horror !
WILLARD
He spoke of you, ma'am.
He sits there looking at her.
293 EXT. TIGHT HIGH ANGLE ON THE MARINA DEL REY BOAT
The cocktail party is breaking up. Willard is one of the few guests left.
We MOVE FROM Willard standing alone on the deck of the boat. Moving back through the departing guests. Charlie is getting ready to leave himself. We MOVE CLOSER to Willard.
DISSOLVE TO:
294 EXT. THE RIVER - P.B.R. - DAY
the boat floating down the river. Kurtz's body; an exhausted, half-dead Colby. And HOLDING Kurtz, Willard. We HEAR
THE DOORS' "THE END" as we present the END TITLES.
FADE OUT.
Спускались сумерки. Мне пришлось подождать в высокой гостиной, где три узких окна поднимались от пола к потолку, словно светящиеся и задрапированные колонны. Блестели изогнутые и позолоченные ножки и спинки мебели. Холодным и монументальным казался высокий белый мраморный камин. В углу стоял большой рояль; отблески пробегали по темной его поверхности, словно по мрачному полированному саркофагу. Высокая дверь открылась и снова закрылась. Я встал.
В сумеречном свете она шла ко мне вся в черном, с бледным лицом. Она была в трауре. Больше года прошло с тех пор, как он умер, больше года с тех пор, как она получила известие. Казалось, она будет помнить и оплакивать вечно. Она взяла обе мои руки в свои и прошептала:
- Я слышала, что вы приехали.
Я заметил, что она не очень молода, - во всяком случае, уже не молоденькая девушка. Она созрела для верности, страдания и веры. В комнате, казалось, потемнело, словно грустный свет пасмурного вечера сосредоточился на ее лице. Эти белокурые волосы, это бледное лицо и чистый лоб были как бы окружены пепельным ореолом. Темные глаза смотрели на меня. Взгляд был невинный, глубокий, доверчивый и внушающий доверие. Она держала свою
скорбную голову так, словно гордилась этой скорбью, словно хотела сказать:
я, я одна умею грустить по нем так, как он того заслуживает. Но когда мы пожимали друг другу руки, на лице ее отразилось такое безнадежное отчаяние, что я понял: она была из тех, кого не назовешь игрушкой времени. Для нее он умер только вчера. И - клянусь небом! - это впечатление было настолько сильным, что и для меня он тоже, казалось, умер только вчера... Нет, сейчас, сию минуту. Я увидел его и ее вместе - его смерть и ее скорбь... Я видел ее скорбь в самый момент его смерти. Понятно ли вам? Я видел их обоих и слышал их обоих. Она сказала прерывающимся голосом:
- Я выжила... - А мой напряженный слух уловил последний его шепот вечного проклятия, слившийся с ее печальным возгласом. С испугом я спросил себя, что я здесь делаю, словно мне приоткрылась жестокая и нелепая тайна, которую человеку не подобает знать. Она предложила мне сесть. Я осторожно положил пакет на маленький столик, а она опустила на него руку.
- Вы его знали хорошо, - прошептала она, помолчав.
- В тех краях близость возникает быстро, - сказал я. - Я его знал так, как только может один человек знать другого.
- И вы им восхищались, - проговорила она. - Узнав его, нельзя им не восхищаться, не правда ли?
- Он был замечательным человеком, - сказал я нетвердым голосом. Видя ее напряженный, умоляющий взгляд, как будто следивший, не сорвутся ли с мои губ еще какие-нибудь слова, я продолжал:
- Нельзя было не...
- ...любить его, - закончила она с жаром, а я в ужасе онемел. - О, как это верно! Но подумайте, ведь никто его не знал так хорошо, как знала я! Он мне все доверял. Я его знала лучше, чем кто бы то ни было!
- Вы его знали лучше, чем кто бы то ни было, - повторил я. Быть может, она была права. Но с каждым произнесенным словом в комнате становилось все темнее, и только лоб ее, чистый и белый, казалось, был озарен неугасимым светом веры и любви.
- Вы были его другом, - продолжала она. - Его другом! - повторила она громче. - Да, конечно, раз он дал вам это и прислал вас ко мне. Я чувствую, что могу говорить с вами... и... о! я должна говорить. Я хочу, чтобы вы - человек, слышавший последние его слова, - знали, что я была достойна его...
Это не гордость... Да! Я горжусь сознанием, что поняла его лучше, чем кто бы то ни было на земле. Он сам мне это сказал. А с тех пор, как умерла его мать, у меня не было никого... никого... кто бы...
Я слушал. Тьма сгущалась. Я даже не уверен был в том, какую связку бумаг он мне дал. Подозреваю, что он хотел мне доверить другие документы, которые начальник после его смерти просматривал при свете лампы. А девушка говорила, облегчая свою скорбь, уверенная в моей симпатии; она говорила так, как пьют жаждущие. Я узнал, что ее родные не одобряли ее помолвки с Куртцем.
Он был недостаточно богат или что-то в этом роде. И право же, я не знаю, не был ли он всю свою жизнь нищим. Он дал мне основание предполагать, что недостаток средств загнал его в те края.
- ...Разве тот, кто его слышал, мог не стать его другом? - говорила она. - Он привлекал к себе людей, обращаясь к тому, что есть в них хорошего.
- Она пристально смотрела на меня. - Это дар великого человека...
Тихому ее голосу, казалось, аккомпанировали те, иные звуки, исполненные тайны, отчаяния и скорби, какие довелось мне слышать; журчание реки, шелест деревьев, раскачиваемых ветром, рокот толпы, слабый отзвук непонятных слов, шепот человека, говорящего из-за порога вечной тьмы.
- Но вы его слышали! Вы знаете! - воскликнула она.
- Да, знаю, - сказал я чуть ли не с отчаянием в сердце, но склоняя голову перед ее верой, перед великой и спасительной иллюзией, светившей неземным светом во тьме, в торжествующей тьме, от которой я не мог ее защитить, от которой я не мог защитить даже себя самого.
- Какая утрата для меня... для нас! - великодушно поправилась она и шепотом добавила: - Для мира.
В угасающем свете я видел, как блестели ее глаза, полные слез, - слез, которым не суждено было пролиться.
- Я была очень счастлива и очень горда, - продолжала она. - Слишком счастлива. Это продолжалось недолго. А теперь я несчастна... на всю жизнь.
Она встала; ее белокурые волосы, отсвечивая золотом, казалось, ловили последние проблески света. Я тоже встал.
- И от всего этого, - продолжала она с тоской, - от всех его обещаний, его величия, его доброй души и благородного сердца не осталось ничего.. ничего, кроме воспоминания. Вы и я...
- Мы всегда будем его помнить, - поторопился я сказать.
- Нет! - воскликнула она. - Немыслимо, чтобы все это погибло, чтобы от жизни его, принесенной в жертву, не осталось ничего, кроме скорби. Вы знаете, какие грандиозные у него были планы.
Я тоже о них знала. Быть может, я не могла понять, но о них знали и другие люди. Что-то должно остаться. Его слова, во всяком случае, не умрут.
- Его слова останутся, - сказал я.
- И его пример, - прошептала она словно про себя. - Люди смотрели на него снизу вверх... доброта его светилась в каждом поступке. Его пример...
- Правильно, - сказал я, - и его пример. Да, его пример. Об этом я позабыл.
- Но я помню. Я не могу, не могу поверить... Не могу поверить, что никогда больше его не увижу... что никто его больше не увидит никогда, никогда, никогда...
Она простерла руки, словно вслед отступающему человеку; бледные руки с переплетенными пальцами виднелись на фоне угасающей узкой полосы окна.
Никогда его не увидит! В ту минуту я его видел достаточно ясно. До конца жизни я буду видеть этот красноречивый призрак, а также и ее - трагическую тень, походившую в этой позе на другую, тоже трагическую женщину, которая была увешана бессильными амулетами и простирала обнаженные смуглые руки к сверкающему адскому потоку, к потоку тьмы. Вдруг она сказала очень тихо:
- Он умер так же, как и жил.
Тупая злоба шевельнулась во мне.
- Его конец был во всех отношениях достоин его жизни, - сказал я.
- А меня с ним не было, - прошептала она. Злоба уступила место бесконечной жалости.
- Все, что можно было сделать... - пробормотал я.
- Да, но я в него верила больше, чем кто бы то ни было на земле... больше, чем его родная мать, больше, чем... он сам. Я была ему нужна! Я! Я бы сберегла каждое его слово, каждый вздох, каждый жест, каждый его взгляд.
Я почувствовал, как холодная рука сжала мне сердце.
- Не надо! - сказал я сдавленным голосом.
- Простите меня. Я так долго тосковала молча... молча... Вы были с ним... до конца? Я думаю о его одиночестве. Подле него не было никого, кто бы мог его понять так, как поняла бы я. Быть может, никто не слышал...
- Я был с ним до конца, - сказал я дрожащим голосом. - Я слышал его последние слова... - И в испуге я умолк.
- Повторите, - прошептала она надрывающим сердце голосом. - Мне нужно... мне нужно что-нибудь... что-нибудь... чтобы с этим жить.
Я чуть было не крикнул: "Да разве вы не слышите?" Сумерки вокруг нас повторяли это слово настойчивым шепотом, - шепотом угрожающим, как первое дыхание надвигающегося шквала: "Ужас! Ужас!"
- Последнее слово... чтобы жить с ним, - настаивала она. - Поймите, я его любила, любила, любила!
Я взял себя в руки и медленно проговорил:
- Последнее слово, какое он произнес, было ваше имя.
Я услышал тихий вздох, а потом сердце мое замерло, перестало биться, когда раздался ликующий и страшный крик, крик великого торжества и бесконечной боли.
- Я это знала... была уверена!..
Она знала. Она была уверена. Я слышал, как она плакала. Она закрыла лицо руками. Казалось мне, что дом рухнет раньше, чем я успею выбежать, казалось, что небеса обрушатся на мою голову. Но ничего не случилось. Небеса из-за таких пустяков не рушатся. Интересно, обрушились бы они, если бы я был справедлив и отдал должное Куртцу? Разве не говорил он, что требует только справедливости? Но я не мог. Не мог ей сказать. Тогда стало бы слишком темно... слишком темно...
Марлоу умолк. Неясный и молчаливый, он сидел в стороне в позе Будды, погруженного в созерцание. Никто не шелохнулся.
- Мы прозевали начало отлива, - неожиданно сказал директор.
Я поднял голову. Черная гряда облаков пересекала устье, и спокойный поток, ведущий словно к концу земли, струился мрачный под облачным небом - казалось, он уводил в сердце необъятной тьмы.
Добавить комментарий:
