Опять банальное. Об американской литературе
«Американцы помешаны на успехе». Вроде бы банальность, да ещё и многократно оспоренная. И тем не менее, что-то в этой идее есть. Во всяком случае, это верно относительно американской литературы.

Что я имею в виду. Далеко не каждая американская книжка – это «история успеха», и далеко не всякая «история успеха» американская (а как же Растиньяк?) Тут другое. В в настоящей американской книжке обязательно присутствует ШКАЛА, на которой отмечается, является ли такой-то поступок героя успехом или провалом, и в какой именно степени. Эта тень, отбрасываемая каждым поступком на шкалу успеха, обязательно демонстрируется читателю. Что придаёт происходящему дополнительный смысл – а иногда весь смысл к этому и сводится.

Сначала о том, что такое успех. Человека можно понимать как совокупность капиталов, самовозрастающих стоимостей. У него есть деньги, здоровье, сексуальная привлекательность, любовь окружающих, дети, профессия. Величины этих капиталов колеблются. Человек теряет здоровье, приобретает опыт и знания, получает и теряет любовь, и так далее.

Так вот, успех – это заметное и фиксированное увеличение одного из капиталов, «переход на следующую ступень», «подняться и закрепиться». Например, получение новой работы – успех. Брак – успех (для женщин – не только брак, но и развод, как способ стать свободной и богатой). Выздоровление после тяжёлой болезни – тоже успех. И так далее.

Успех так и переживается – как увеличение стоимости. «Я чего-то стою» - думает американец, пожиная плоды успеха. Соответственно, лузер – «дешёвка», «никчёмность».

Но это не всё. Иногда успех объясняется везением, фартом, но настоящим правильным успехом (или провалом) может быть только успешный или провальный ПОСТУПОК. Если просто «обстоятельства изменились» - это не успех и не провал, это просто изменение условий. Даже если оно очень удачно - или, наоброт, катастрофично. На тебя упал метеорит, лопнул твой банк или на Америку напали марсиане – это, конечно, очень неприятные проблемы, но это ещё не делает тебя неудачником, если ты как-то справляешься с ситуацией. С другой стороны, если у тебя всё хорошо и даже отлично, но при этом у тебя нет никаких новых успехов – «ты застрял», а это уже практически неудача.

Поэтому нищий, пытающийся получить работу мусорщика и получающий её – винер, а тихо спивающийся в собственном особняке миллионер – лузер.

Постоянное измерение героя в координатах успешности-неуспешности накладывает на излюбленные сюжеты американских авторов легко узнаваемый отпечаток. Так, например, американцы обожают рассказывать про людей, попавших в аварии и катастрофы, потерявших здоровье, искалеченных и так далее. Потому что в такой ситуации очень легко описывать успехи. «Это был День, Когда я Впервые Смог Самостоятельно Помочиться. Доктор Смит назвал это прорывом. Я так не думал, но преисполнился осторожного оптимизма: то был первый, робкий шаг к Выздоровлению». Ума Турман в киллбилле, пытающаяся пошевелить пальцем – ехидное воспроизведение именно этого штампа.

Или ещё один чисто американский сюжет, Американская Ошибка: приписывание себе неудачи там, где имеет место быть несчастливое стечение обстоятельств. Отец семейства казнится, что его жена погибла под ударом огромного метеорита, обрушившегося на Нью-Йорк. Ему объясняют, что он не виноват. Но на все уговоры он отвечает – «я как раз уговаривал её слетать со мной в Оклахому к троюродному племяннику, и не уговорил, я чувствую вину». И только автокатастрофа (где он теряет руку, обе ноги, левый глаз и правое ухо) плюс интенсивный психоанализ возвращает его к жизни.

Отдельная интересная тема – Американский Кошмар. Это успешный человек, который меряет свой успех какой-нибудь ужасающей и социально неприемлемой мерою. Например, в детских трупиках («сегодня я изнасиловал и убил ещё одну девочку, это ещё на шаг продвинуло меня к званию Первого Насильника Всех Времён И Народов»). Или в деньгах, но достающихся социально неприемлемым путём («продал ещё пять мешков героина, мой счёт на Каймановых Островах распух от денег, можно покупать остров в Карибском море»). Или, очень часто – властью («я захватил контроль над - - -, хо-хо-хо!»)

Впрочем, вернёмся к теме. Интерес американской книжке придаёт постоянная демонстрация шкалы: как будто в уголке каждой страницы мерцает диаграмма «жизнь – здоровье – деньги – любовь – остальные капиталы героев». Каждое действие героя вызывает колебание столбиков на диаграмме, и это захватывает. Разумеется, это не исключает иронию по поводу тех или иных показателей (хотя по поводу успеха американцы иронизируют осторожно и довольно шаблонно: слишком серьёзная тема). Но в целом - - - .

Зная это, легко писать «американские тексты». Вот, например:

<Это было счастливое лето – особенно если знать, что последовало за ним. Дела в «Квалити Продакшн» пошли на лад, и старая задница Хэнк трижды удостоил меня благосклонного кивка, что по нашим меркам означало высшую степень одобрения. Впрочем, застревать в «Квалити» я не собирался – я уже подыскивал себе местечко, более соответствующее моей квалификации. Картины по-прежнему не продавались, зато в «Нейшионал Крейзиограф» появилась статья Айзы Шмуллердрюкера, которую при желании можно было считать одобрительной, особенно на фоне того, что этот патентованный желчевик писал об остальных. Я не удержался и послал пять экземпляров «Крейзи» по нескольким значимым для меня адресам, особенно тщательно упаковав посылку для Мармадьюка и Мелинды. Сью по-прежнему не хотела меня видеть, но хотя бы стала брать трубку – а главное, перестала лезть в мои отношения с Полом. С ним тоже стало проще: он нашёл в себе силы бросить ту дрянь, на которой сидел все эти годы, пересел на марихуану, увлёкся игрой на укалеле, и, к моему удивлению, завёл себе подружку, симпатичную полуфилиппинку-полукитаянку с Аляски. Я даже съездил к ним на Гаити – там они основали какое-то «экологическое поселение» из трёх хижин. Как ни странно, мне там понравилось: море действовало на мой бедный мозг умиротворяюще. Лёжа на матрасе из водорослей и покуривая косячок, я временами забывал об опухоли, о болях в правой части головы, и о том, что я схожу с ума. Ну, почти забывал.

В этом тексте – который вполне мог появиться в романчике какого-нибудь американского автора средней руки – нет вообще ничего, кроме мерцания столбиков диаграммы.

ДОВЕСОК. Как и следовало ожидать, меня поняли так, что "по мнению Крылова, вся американская литература - это про путь к успеху". Поскольку это явно не так, "Крылов неправ". Господа-товарищи, внимательнее. Нет, американский роман может быть написан и про закоренелого лузера, или вообще про любовь. Имеется в виду только то, что параметры успешности у героев постоянно измеряются - как будто им в успевалку вставлен градусник, и каждую страницу замеряют температуру.

- Знаешь, сынок, - сказал старина Джо, щурясь и закрывая лицо от утреннего солнца морщинистой рукой, покрытой старческими коричневыми пятнами, - у меня тоже всё было. Своя фирма в Нью-Йорке, счёт в банке, много хорошего виски, иногда новые девочки, и несколько придурков, которых я считал своими друзьями. И очень-очень много дерьма в башке. Но однажды ночью я проснулся в чужой постели и подумал: а что я здесь делаю? Что это вообще такое – моя жизнь? Зачем всё это? И знаешь что я тебе скажу – мне очень не понравились ответы. До того не понравились, что я оделся и поехал в свой любимый бар, где обычно накачивался в пятницу вечером. Но это была среда, сынок. Это была среда.
- И что? – рассеянно сказал я, наблюдая, как солнце встаёт над Маунт-Вилли.
- И то, - старина Джо достал из кармана рубахи недокуренную сигару, - что в тот же день я купил билет до Небраски. В один конец. Чтобы оставить всё дерьмо в Нью-Йорке.
- Получилось? – я попытался изобразить на лице подобие интереса.
- Не сразу, - подумав, сказал Джо, прикуривая от древней зажигалки, - не сразу. Можно сказать и так: я отсылаю его в Нью-Йорк почтовыми переводами. И оно до сих пор не кончилось. Иногда мне кажется, что его стало даже больше. Но оно хотя бы не так воняет, понимаешь?

Понятно, что и в этом тексте ничего нет, кроме столбиков всё той же диаграммы.

)(