Какой текст? Про письмо Розенбергу не знаю, оно странное, а статьи в "Новое слово", думаю, что писал. Что касается "спросить", то ты идеализируешь ситуацию - что-то детально знать могли те, кто сами сотрудничали с "НС", а им-то вылезать на свет абсолютно никакого резона не было. Ну и кроме того всегда может найтись достаточное количество народу, которое - долг превыше всего! - подтвердит нужную версию. В деле Оберлендера, к примеру, тоже есть статья, подписанная его именем, которую он якобы не писал и пара свидетелей, это как раз в конце 50-х подтвердивших.
Тут разница только в том, пожалуй, что Ильин действительно со многими был на ножах, поэтому не нашлось желающих вписываться за него.

Мне кажется, тут надо смотреть в нюансы - объяснения Ильина, оправдания "Возрождения" ("И, наконец, были и такiе, которые вынуждены были припасть к ногам Розенберга. Не скроем, что наши симпатiи на сторонѣ этих несчастных...") - они вполне красноречивы.

Ну и еще, что касается "спросить у людей" - вот мемуары В.Зеньковского (того самого. кот. "нынѣ протопресвитер"), написанные примерно тогда же (он умер в 62-м):
Так как жена В.Н. была еврейкой, то хотя она приняла православие задолго до оккупации и следовательно ей как будто ничто не угрожало все же в доме Ильиных царило напряжение. В Париже вскоре появилось особое управление по делам русских беженцев (во главе с Жеребковым), началось расследование, кто из евреев, кто нет. Ильин нашел необходимым застраховать себя тем, что стал писать острые фельетоны в «Парижском вестнике», в издании Жеребкова. В своих фельетонах, производивших отвратительное впечатление тем, что Ильин в сущности писал доносы на своих «врагов», он не щадил никого. Встречаться нам с ним в Институте стало не в моготу, а когда он написал фельетон под заглавием «Мозги на бекрень», где хоть и не был назван по имени митр. Евлогий, но совершенно ясно было, что речь шла именно о нем, мы решили освободить Ильина от звания профессора Института (митр. Евлогий был ведь ректором Института). Добавлю еще, что не менее отвратительны были инсинуации на Институт в указаниях, что мы пользуемся помощью «врагов Рейха» (т.е. англичан), или инсинуации на гр. Креовцева, почетного члена Института. Увольнение Ильина из Института скоро привело к тому, что Гестапо (куда Ильин очевидно пожаловался на нас) вызвало на допрос Карташева, меня и Зандера. Допрос длился несколько часов; чиновник, очевидно достаточно осведомленный об экстравагантности Ильина, не навел особой тени на нас, и мы были отпущены на свободу. Между тем Ильин получил повышение — он был вызван в Берлин в Министерство Розенберга, однако и там скоро разобрались в недостатках Ильина, и он был освобожден немцами от всякой работы. Он вернулся в Париж и тут вспомнил обо мне, явился в покаянном настроении и умолял меня помочь ему восстановить прежние отношения с теми, кого он обливал грязью в «Парижском Вестнике».

Тут во-первых перепутана последовательность: Ильин был в Берлине в 41 г., а "Парижский вестник" стал издаваться в 42-м. Во-вторых, я вчера проглядел в библиотеке весь "Парижский вестник", но ни одной подписи Ильина не нашел.