|
|
Пишет Поток сознания (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} leon_orr)@ 2004-11-28 17:31:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
" В ТОТ ГОД ОСЕННЯЯ ПОГОДА..."
Больничный лист был подписан и покрыт печатями, как праздничное кимоно японца, направления на анализы толстой пачкой легли в сумку, а день не достиг еще своей середины, и можно было заняться делом, откладывать которое больше не следовало.
Много накопилось таких дел в моей жизни. Не хватало времени, не доставало сил и энергии - все съедала повседневность, рутинные заботы и труды.
Болезни в этом мрачном, стоящем на гнили и хлябях городе накатывались с регулярностью электричек, делая небольшие паузы только летом.
Общий нудный ритм жизни ломался, в нем появлялись провалы с бессонницей и апатией, и в эти провалы бесшумно, как комья земли в незарытую еще могилу, осыпалось время, уносясь безвозвратно и бесполезно, расслабляя и так не слишком атлетического сложения волю, наполняя душу пустотой, а голову гулом.
Но во всяком явлении истинный диалектик умеет найти положительный заряд - я находила его и в болезни. Этим положительным зарядом была свобода от службы. Было бы неправдой сказать, что моя служба уж совсем меня не занимала или была абсолютно омерзительна, о, нет! Но она, тем не менее, была вынужденной, а значит, и нелюбимой, поскольку основным свойством моего извилистого характера является отвращение к любого рода принуждению. Главной темой ссор с мужем была тема " Попрошу мне не указывать ". Правда, иногда она звучала иначе - у тебя забыла спросить " или " И как это я до сих пор жила без твоих советов ". Ссоры, правда, обычно, быстро затухали, только вот в последнее время...
Болезней в последнее время стало больше, а значит, больше и томления духа, неприкаянности, апатии, когда душа слоняется, не зная, где бы ей притулиться в тихом закутке. Дела валились из рук, притуплялось зрение, великая хмурь окутывала душу, а лень - тело и мозг. И летело время, осыпалось бесшумно и неотвратимо, жизнь стояла в бездействии, путь сокращался, а тянулся он из пустоты в пустоту.
Давно размяк и растворился тот " стержень ", который сидит в нас и делает нас чем-то. Отдельные куски его еще плавали в мелкой водичке моей сущности, а острые грани этих кусков время от времени сталкивались с лежащим на дне этой водички самолюбием, ранили его, заставляли ныть, что томления моего не уменьшало и сна не прибавляло.
И в этот раз болезнь принесла с собой отрешенность от внешнего мира, который настойчиво стучался в мое сознание и требовал каких-то движений и действий, подталкивал и подстегивал длинными плетями дождей, напоминанием о грядущей зиме, когда все дела требуют гораздо больших усилий, чем те, на которые я была способна. Приходилось встряхиваться и следовать велениям жизни.
Когда, в какие времена лили такие дожди, необыкновенные даже и здесь, в этом комарином углу, в этом городе, стоящем на своих каменных лапах, опираясь ими на Острова. Он и сам был похож на огромного болотного комара, пьющего исподволь с нескончаемым зудом вашу радость, здоровье, любовь к действию, способность к нему. Вот припадет, вонзит, выпьет и отбросит ненужную шелушинку - оболочку вашу - и припадет к следующей жертве, вашему ребенку, чтобы и его тоже выбросить, опустошив.
А дожди в этом году шли удивительные: болтливые, ровно гомонящие и стучащие по карнизам и крышам очень старых домов очень старого городского центра, старя их еще больше. С утра, как правило, город озарялся не очень уверенным и слишком прилежным светом понимающего свое бессилие солнца. К к середине дня оно смирялось совсем, уходило, убегало от стягивающихся к городу туч, и те, не встретив сопротивления, заполоняли небо, заполняли его, притаскивали с собой разнообразные ветры и ветерки, часам к пяти вечера все бывало, обычно, готово: раздавался стук дождя, нараставший, крепкий, переходящий в грохот, который заглушал собой все остальные звуки - голоса в телевизоре, музыку, разговоры - и только живущие в клетке на окне волнистые попугаи не боялись соревнования с этим грохотом и орали тем громче, чем громче шумела за окнами низвергающаяся с неба вода.
Вот и сегодня, собираясь выйти из дома, я предвкушала неспешную прогулку по осеннему городу, но задул ветер, выдул с улиц уют, воздух нахмурился, и явственно проступил в нем запах воды, а значит, и до дождя было недалеко...
...что и подтвердилось, когда по перерытому и загроможденному бульварчику я шла к зданию с огромным свисающим флагом, который своими полосами и звездами утверждал, что там, в далеком краю, жизнь тоже полосата, но звезд, светящих там всем и каждому, больше, чем здесь, на моей родине, где одна-единственная звезда освещала дорогу, и света ее, явно не хватало на всех идущих.
Дождь согнал всех ждущих под прикрытие дворовой арки, нависающих балконов и карнизов, и я очень пожалела, что не взяла зонт: унизительно было жаться к стенам домов под уничижительными взглядами прохожих.
Унизительно было стоять вот так, в этой жалкой очереди за милостыней, отворачиваться от нескольких, истерически активных дам, ждать урочного часа. " Был бы зонт - осталась бы на бульваре, и все, - мелькнуло в голове, - бабы эти, совок проклятый! Какие номера, нас всего человек двадцать, дуры стоеросовые! "
Но дамы все не унимались, то и дело бросались к вожделенному подъезду, из-за чего и другие начинали тянуться за ними, раздражая милиционера, останавливавшего их, после чего все возвращались назад, и начиналась разборка, кто за кем стоял.
Унизительными были громкие жлобские голоса из распахнутого окна на втором этаже: " Да это жиды в Америку драпать хотят, вот здесь и тусуются. Пусть катятся - воздух чище будет!" - голоса заглушали песню Вилли Токарева, слышную из того же окна.
Девушка осторожно наводила у меня справки: " А паспорт показывать не надо? А они как-то регистрируют? " - эти вопрсы занимали и меня, - и все это, включая базарные интонации токаревского голоса, казалось страшно унизительным и лишь уверенность, что второго раза, второго прихода сюда не будет, потому что не будет сил выдержать эту муку дважды, заставляла меня ждать и терпеть молча.
" Мне теперь осталось выиграть в " Спортлото " - и все в порядке! Я уже один раз зачеркнула правильно, знаете, ту карточку, где выигрыш в десять раз больше, - я не знала, - двести тысяч! Адрес неправильно указала, что ты будешь делать?!" - сказала мне по-свойски подошедшая, немолодая уже, толстуха.
" Вы сколько анкет берете? " - " Четыре." - " Ой, я прошу, возьмите и мне две штуки, а то я и так восемь штук беру! "- " Хорошо, возьму, " - сказала я, желая одного - чтобы все это скорее закончилось...
...и долго еще не верила, что это было со мной, когда шла обратно - прочь от этого бульвара, этого флага с его путеводными звездами надежды, и казалось мне, что все встречные знают, откуда я иду и что лежит в моей сумке.
Но одновременно, вытесняя все остальные чувства, со дна души поднималось нечто, делающее меня свободной и независимой от всего, что меня окружало - от очереди за пирожками, от ларьков, набитых годящимися лишь для контакта Миклухо-Маклая с туземцами, безделушками, от толстой продавщицы яиц, у которой не было пакетов, что было нормально, а потому в сумке моей, кроме того тайного, что освобождало меня, лежал навсегда прописанный в ней символ моей несвободы - прозрачный полиэтиленовый пакет, предназначавшийся именно для таких оказий. Присутствие таких и подобных ему пакетов во многих и многих сумках страны было обязательно и обжалованию не подлежало, как приговор к пожизненному заключению.
Те бумаги, что грели меня через кожу сумки, странным образом поставили меня над тем тошным и судорожным бытом, в который я была ввергнута помимо собственной воли и желания. Только маленький отрезвляющий штришок омрачил эйфорию, охватившую меня: упавший голос мужа в телефонной трубке в ответ на мой ликующий вопль: " Я анкеты достала! " - " Да? " - не с тоской, но и без радости и даже без намека на желание обрадоваться такому замечательному событию, которое я только что столь драматически пережила.
Только это омрачило на время мои мысли, правда не надолго, недолго длилось это омрачение, легкость и радость вновь завладели мною и помогли без обычного раздражения перенести толкотню и беспардонность моих невольных спутников, жаждущих движения в одном направлении со мной, но к каким разным целям, на самом деле, двигались мы, находясь в одном вагоне метро - разлетались все дальше и дальше друг от друга в те неоглядные дали, откуда невозможно рассмотреть стоящего вплотную и дышащего с тобой одним воздухом человека.
Все проходит. Прошло и это опьянение, в душе моей воцарился умиротворенный покой, подаривший мне независимость от окружающей обыденности. Ощущая этот покой всей собой, сидела я с вязанием перед телевизором, на экране которого обожаемый мною Александр Невзоров, старательно не выходя из образа ироничного и бесстрашного репортера-супермена, с убийственным сарказмом рассказывал о том, что уже и анкеты, которые заполняют лица ( о! ), желающие уехать в США, стали предметом спекуляции, а на экране в это время выходила из каких-то дверей вслед за милиционером и поворачивалась лицом к зрителям давешняя толстуха, которая у консульства жаловалась не неудачу со " Спортлото ", а Невзоров продолжал рассказывать, что это именно она торговала анкетами по пятнадцати рублей за штуку.
Окаменев, сидела я перед экраном, усталость придавила меня к дивану, внезапно накатив. Все во мне отказывалось верить тому, что я видела и слышала, но я видела это...
О, б-г Израилев, видишь ли это ты?!
1991 год, Ленинград.
