Прикол - это русское же слово, не иностранное :)

Наиболее адекватный синоним, наверное, - курьез. Прикол - это когда кто-то прикалывается (или комментириует смешно), создает смешную ситуацию с чужим участием, иногда вроде никто нарочно не создает, само случается, но как нарочно! Жизнь прикалывается над людьми. Можно сделаться субъектом, внезапно оказавшись объектом, ка кв анекдоте про двух панков, которые сидят на ветке. Один начинает ветку пилить, другой:
- Ты чо? Мы же обломимся!
- Это она обломится, а мы - приколемся!

курьез? по-русски?

---

КУРЬЁЗ франц., что-нибудь странное и забавное, смешное, замечательное, любопытное. Курьёзный франц. странный и забавный, смешной, замечательный, любопытный.
(Даль)

Разве это не от английского "prick call"? :-)

Нет, это от пиджин-аглицкого "prick all" = "конец всему".

это нечто забавное (выдумка, хохма, случай из жизни)

Ага, пожалуй "хохма" ближе всего по смыслу

наверное, да. если только хохму тоже не придется толковать. ;)
а то получится - прикол - см. хохма; хохма - см. прикол

Ну да, почти как у Лемма: "сепулька" см. "сепулькарий" :))

Кстати, "хохма" -- слово не вполне русское, поскольку, скорее всего, происходит от еврейского слова, означающего "мудрость".

Ну да, у него не славянская этимология, но стилистически оно не окрашено как жаргонизм или молодежный сленг, в отличие от "прикола". Так что оно уже вполне ассимилировалось, и не воспринимается как иноязычное. Оно вполне русское. Так часто бывает, когда история слова отходит на задний план. Вот кто скажет, например, что слово "манить" имеет латинские истоки, а слово "образование" - калька с немецкого? А за "культурой", "колесом" и "колонией" лежит один индоевропейский корень?

Угу. (Так же как "pervert" и "перевертень" :-)).
Хотя если на полвека или на век назад отмотать, то "хохма", наверное, покажется странным и экзотическим. (Кстати, как-то в конце 80-х, будучи в Питере и наблюдая по телевизору тогдашние политические перипетии, я не сдержался и нехорошо выразился, назвав какого-то политика "поц", а присутствующие при этом местные жители с удивлением спросили меня, что за странное слово я употребил. И я с не меньшим удивлением обнаружил, что это странное слово известно лишь одному из окружающих меня аборигенов, благодаря прослушанным им песенкам в жанре "одесского фольклора". Всё-таки "черта оседлости" влияет.).
А "прикол", наверное, из "преходящих" жаргонизмов. Думаю, не приживётся.

Полвека назад слова "прикол" тоже не было :)
Сложно, все же предсказывать судьбу слов... Вот, к примеру лет 20 назад никто не мог предсказать, что невинное слово "голубой" будет обладать такой коннотацией в русском языке, какая у нее есть сегодня. А виной всему, - едва ли не успех фильма "Полицейская академия" с баром "Голубой устрица" (хотя, она, возможно и "Грустная устрица"). Я не исключаю, поэтому, что может появиться такой текст, который создаст вокруг слова "прикол" соответствующий значимый культурный шлейф, и тогда оно приживется (может, конечно, этого и не случится). Тогда оно неминуемо утратит свою жаргонную маркировку.

А что, "голубые" коннотации связаны именно с "Голубой устрицей"? Флаги ж на "голубых" барах вроде висят разноцветные... Кстати, интересно бы проследить, как это значение возникло и распространилось.
Например, не так уж давно был снят советский мультик о трудной судьбе голубого щенка, с которым из-за его нетрадиционной голубизны никто не хотел дружить, а у теперешнего поколения это, наверное, будет вызывать чрезвычайно назойливые ассоциации, как и песня про молодую девушку, которая так и не узнала, "какой у парня был конец".

Несколько моих знакомых лингвистов, которым я склонен доверять (сам, увы, в этом не спец), полагают, что слово "голубой" обрело в русском языке неприличную семантику как раз после "Полицейской академии" и во-многом ИЗ-ЗА нее. Еще в начале 80-х этого значения у слово "голубой" не было. И примеры детского искусства конца 70-х - начала 80-х гг. это подтверждают.

В самом деле, трудно представить, чтобы такие чуткие стилисты, а заодно и матершинники со стажем, как Э. Успенский (автор "Голубого вагона") и Ю. Энтин (автор "Голубого щенка") не учли бы подобные оттенки значений слова, если бы они к этому времени уже были. Неужели трудно было сделать щенка желтым, в самом деле, а вагон зеленым? Не думаю, чтобы Энтин и Гладков всерьез делали гомосексуальную сказку, скорее здесь просто смешное совпадение. У меня не вызывает напряга предположение, что только пора перестройки и распоказанная по кабельному ТВ "ПА" сделали свое голубое дело. Хотя, конечно, специального исследования по этому поводу мне не приходилось встречать... Так что это, разумеется, гипотеза, хотя, на мой взгляд, убедительная. Конечно, возможно, слово пришло и само по себе из американского сленга (blue boy, - есть такое, а в эпоху Горбачева появилось много новых слов:)). Но все равно приятно думать, что знаешь один из каналов распространения :))

А вот (http://community.middlebury.edu/~moss/goluboy.html) целый ворох альтернативных версий -- хотя по большей части и не очень убедительных (чего стоит одна только Мальвина -- "девушка с голубыми волосами"):
The source of the connection between "blue" and homosexuality is obscure, though some suggest it may be through association with "blue blood" (golubaya krov'), since homosexuality was sometimes perceived as peculiar to the nobility. According to Kozlovsky (see Bibliography), who cites Meylakh, "The Language of Homosexuals (The Argot of Russia's Homosexual Subculture)." V International Congress of Psychoanalysis (NY, 1982, MS), the term first appeared in the 1950s, though it was registered in the 1940s in camp slang (that's prison camp, not the fun kind!) in "golubaya lenta" [blue ribbon], which designated a passive homosexual. Other interpretations suggest gay men were partial to blue underwear, or that it is a reference to Alexei Tolstoy's story "Zolotoi kliuchik," in which a girl named Mal'vina has blue hair. Mal'vina is a popular nickname among Russian gays. Yet another possibility is that the usage is related to "golubchik," a term of endearment roughly equivalent to "my dear" and derived from the word for dove, from which the color name is also derived. (OCS golomb', related to L columba; there seems to be some doubt as to whether the dove was named after the color or vice-versa!)
And while speakers of English may associate "blue" with sadness (the blues, feeling blue), Russians connect "goluboy" with happiness (more like "rosy" in English: "golubaya mechta," a "blue dream," is something wonderful, longed for, practically unattainable). And there was a wonderful nostalgic song of the 60s-70s by Sergei & Tatiana Nikitin: "Kogda my byli molodye..." -- when we were young, which rhymes with "Fontany byli golubye" -- the fountains were blue.

Познавательно, спасибо :)

Кстати, вклад пиратского видео (начало широкого расползания которого по СССР как раз пришлось на раннеперестроечный период) в развал советской системы, наверное, остался недооценённым...

Это да :)

Семантически это не просто шутка, но "неожиданно возникшая смеховая ситуация", если угодно "шутка-сюрприз". И... адекватного синонима по-моему просто нет.

а коли по словарю, то всего лишь шутка/розыгрыш

А говорят в Москве: "По приколу"? Это как можно было бы перевести?

ради шутки, ради интереса...

перевести, наверное - "for fun"

1) [давай сделаем это] "смеху ради"

2) "а мне нравится" [так делать, и отстаньте от меня !]

Второй смысл - вроде "по душе", да?

вроде, но с разухабистым акцентом ;-)

ИМХО: Нечто среднее между "неожиданно, вдруг, ни с того ни с сего" и "ради смеха, не в серьез, шутки ради". В зависимости от контекста. Момент неожиданности все же нельзя опускать. Без него прикол не прикол.

"Забавно"
"Это меня забавляет"

м.б. "поддеть"
Поймав на чем-н. (на слове и т.п.), сказать кому-н. колкость, поставить в смешное или затруднительное положение (разг.). Ловко я его поддел.
http://ushdict.narod.ru/024/w07398.htm

Мы либо используем слово, не особо рефлексируя, либо задумываемся, пытаемся строго определить, но при этом теряем возможность это слово использовать.

Похоже на историю с сороконожкой, разучившейся ходить.

Я приводил на этот счет цитату из М.А.РозоваПрактическое применение слова, вообще говоря, не нуждается в каких-либо правилах, мы просто опираемся на образцы словоупотребления, которые повсеместно нас окружают. Суть, однако, в том, что образцы поведения или деятельности не задают никакого четкого множества возможных реализаций. Действительно, демонстрируя некоторую акцию в качестве образца, мы предполагаем, что человек осуществит нечто похожее, но похожее в каком отношении? Строго говоря, в мире все на все похоже. Поэтому, утверждая, например, что слон похож на бегемота, мы не даем почти никакой информации как об одном из этих животных, так и о другом. Сходство – это пустой предикат. И тем не менее в том или ином конкретном контексте образец сплошь и рядом приобретает достаточно определенное содержание.

... Либо мы действуем по образцам, но не можем точно сформулировать правило нашего действия, либо мы формулируем это правило, отвлекаясь от осложняющих картину обстоятельств, но тогда у нас нет ни одного образца реализации этого правила. С этим мы сталкиваемся постоянно, при любой попытке уточнить способ нашего поведения, при любой попытке сформулировать какое-то правило. Любое обобщение предполагает идеализацию, если мы хотим это обобщение более или менее точно сформулировать.

В одном случае мы точно фиксируем характер объектов, но они оказываются только нашими конструкциями, которые практически не могут быть реализованы. В другом – речь идет о вполне реальных объектах, но их идентификация оказывается чисто ситуативной и не поддается никакой алгоритмизации.

Всeх отвeтивших слeдуeт попросить пeрeвeсти слeдующую строчку ( Визбор): "Гдe дома, как баркасы, на приколe стоят" -:)

Ага, а потом как понимать сдачу последнего макинтоша в какой-нибудь ломбард, да?

Бoюсь, я упускаю связующую нить... При чeм тут МЩ? Дeлo в слoвe "макинтoш" или в слoвe "лoмбард"? -:)

"Прикoл - типа шутка" .. мнe сразу припoмнился вoпрoс "чтo такoe чистoплoтнoсть?"

Связующая нить (несколко корявая, впрочем) - это употребление слова в исходном смысле, с последующим возникновением смысла нового, автором не подразумевающего. Ся.

ПРИКОЛЫ ЛИТЕРАТУРНЫЕ, ПРИКОЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Если ввести в поисковик это слово и кликнуть по нему компьютерной мышкой, русский Интернет выдаст сотни, а может быть и тысячи сайтов, содержащих прикольные стихи и прозу, анекдоты, шутки, фотографии, рисунки, видеоролики, случаи из жизни. Это свидетельствует о том, что новое значение, приобретенное словом прикол на рубеже 1980-1990-х годов, закрепилось в речевой практике, хотя еще и не попало в нормативные толковые словари. Не вполне понятно пока даже его смысловое наполнение.
Так, Владимир Новиков, полагая, что «колкость всегда осознавалась как необходимое условие остроумия», утверждает: «Шутка, розыгрыш, комическая история, смешной речевой оборот, каламбур, хохма, пародия, неожиданный выпад, эпатаж – все это вмещается в безразмерное понятие «прикольности». И можно тем самым, - по Вл. Новикову, - говорить о приколах Булгакова, Ильфа и Петрова, Высоцкого. А вот лингвист Т.Семенова - автор единственной, кажется, научной работы, посвященной бытованию этого термина, - хотя и подтверждает, что «прикольным может оказаться все, что угодно: человек, композиция художественного произведения, одежда, ситуация, случай, мысль, кулинарное блюдо, почерк, любовь, смерть и т.д.», но тем не менее находит, что прикольность свойственна отнюдь не всяким шуткам, но порождена именно сегодняшним (в основе своей постмодернистским) языковым сознанием.
Являясь, - по мнению Т.Осиповой, - «неизбежным следствием ситуации существования, в которой репрессируется полнокровная эмоциональная жизнь человека», приколы своей вызывающей непочтительностью по отношению ко всему на свете дают возможность выплеснуться эмоциям, найти смешное и там, где его вроде бы нельзя было ожидать. Прикольны имена и фамилии (Михаил Юрьевич Лермонтов, Василий Андреевич Жуковский и др.), которые дает «новым русским» персонажам Бахыт Кенжеев в романе «Иван Безуглов». Прикольны комиксы, в которые Катя Метелица превращает «Анну Каренину», иную национальную классику. Прикольны сюжеты романов «Голая пионерка» Михаила Кононова, «Мифогенная любовь каст» Павла Пепперштейна и Сергея Ануфриева, более чем нетрадиционно рисующих историю Великой Отечественной войны.
«Прикол, - дает словарную формулу Т.Семенова, - «это, говоря в целом, то, что способно удержать в своем локусе нечто, склонное к фланированию или вынуждаемое к нему посторонними обстоятельствами. В современном словоупотреблении в категорию прикольного попадает все то, что что в потоке жизни оказалось способным раздражить, развеселить, в общем как-либо трансформировпать состояние реципирующего сознания, причем трансформация промисходит именно в результате удерживания и ограничения, а точнее сказать, трансформация тождественна временной локализации движения сознания, выделению определенного его фрагмента».
И воля ваша, эта ученая дефиниция тоже выглядит приколом. Правда, филологическим, но ничуть не менее образцовым, чем прикольные «Вредные советы» Григория Остера. Или чем заведенная (с легкой руки Владимира Васильева) нашими фантастами привычка в каждом новом своем произведении убивать второстепенного персонажа, носящего имя вполне реального книготорговца и фэна Юрия Михайловича Семецкого (см., например, произведения Сергея Лукьяненко, Андрея Белянина, Сергея Щеглова, Олега Дивова, Юлия Буркина, Леонида Каганова и др.), приведшая к тому, что на одном из очередных фестивалей «Интерпресскон» вручалась даже и премия за лучшую книгу об этом самом убийстве.
Противополагаясь столь же жаргонному понятию «отстой», понятие прикольности вряд ли войдет в нормативные литературоведческие словари. И вряд ли когда-нибудь будет определено с исчерпывающей полнотой. Поэтому тем, кто хочет отличать прикольное от неприкольного, наверное, лучше всего пользоваться емко сформулированным критерием: «Я это распознаю, как только вижу» , - который судья Верховного суда США Поттер Стюарт предложил в 1967 году для определения недопустимой непристойности, то есть порнографии.

Веником убиться!

Я больше не буду.