|
|
стихи Андрея Ширяева
это перепост заметки, оригинал находится на моем сайте: http://lleo.me/dnevnik/2017/04/18.htmlНе будем забывать, что 18 апреля — день рождения поэта Андрея Ширяева, которого уже несколько лет нет с нами больше. Но остались стихи, их можно читать в любом порядке, и наугад, потому что они прекрасны. Вот я вам выбрал немножко, остальное на его сайте: Да, птицелов, сегодня последний рейс. Не позовут птенцы, не загонят псы к небу, где сердце мерно колотит в рельс — там, на конце посадочной полосы. Там, где моя земля. И по всей земле — змеи. На каждый шаг по одной змее. Помнишь узор на коже? В узоре тлел воздух, струилась кобра, ползла гюрза, властно текли тугие спирали тел вверх по рукам. И выше — глаза в глаза. Верь им. Люби их гнёзда. Корми с утра кровью и тихим золотом изо рта. Видишь плечо? Ложись на него и спи. Кожа крепка. Узоры подобны снам. Я помогу, не бойся. В моей степи можно начать со смерти. Но дальше — сам. Спи, змеелов. Иди к девяти кругам. К небу, по пояс вкопанному в курган. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
В теле, холодном, как утро над Андами. Или в мокрых осенних проулках под сетью брусчатки. Или в подлеченной лаймом дешёвой текиле, высохшей годы назад на беспалой перчатке. В гонке по горному городу. В памяти. Вроде, ты и не ищешь его, наглеца, самозванца, лживого, точно чужие стихи в переводе на торопливый жаргон поцелуев и танца. Длинный, в нелепой одежде из мятого блеска, ливень как ливень. Единственный. Бывший однажды. Вроде, и ты для него — не скользящая леска ниже щетины на горле. Лекарство от жажды. Вы не вернётесь. Но здесь, над жаровней с углями, в байкерском баре на всё ещё юном востоке, светит квадратное солнце с кривыми углами — ваш амулетик, случайно забытый на стойке. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
Рогатый череп бога. По рогам расселись птицы. В горло по горам проникла осень. Стиснула. Сковала. «Ты станешь нем. Ты слышишь, мой поэт»? Молчание – осенний пируэт бельканто. Каллиграфия вокала. Опять учусь безмолвию. Опять боюсь, что не успею опоздать не к танцу, но к усталости от танца. Белеет кость. Кончается коньяк. Вот только эта осень всё никак не кончится. «Я ухожу». «Останься». Июнь. Зима. Проходит немота, слова не уплывают мимо рта, и снова голос ясен и певуч. Но – кому теперь нужны мои слова? Я крикну. Хлопнув крыльями, сова взлетит и расхохочется. Беззвучно. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
В порту, на бумажных фонариках этой страны – нелепые буквы, подобные скудным нарядам туземок, которые, впрочем, не так уж страшны, как мнится Гогену, а просто – чужие. Не рядом. Не пахнут, как люди. Не севером. Мой адмирал, вы помните свадьбу. Жена, сорванец, недотрога – она прижималась, мурлыкнув, и я замирал от запаха женщины, точно от голоса бога. В служебной депеше нет места амурам. Засим закончу. Простите мне вывод, но наше либидо зависит от нюха, а весь пресловутый расизм – вопрос остроты обоняния. Как ни обидно. У крейсера течь. У мартышек веселье. Они разят ароматами спермы и свежего пота. Мы – пахнем унылой капустой, и клочья брони шлифуем, сто лет дожидаясь резервного флота. Сознание молится запахам. Где-то во мне шевелится ужас, что я ни в одном ритуале не чувствую запаха родины. В этой войне, отец, мы уже проиграли. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
АЛЬБОМНЫЙ РОМАНС Войди. Возьми меня губами, неси, тоскливо и смешно, как будто клетку с голубями за полицейское окно, где я, уставший горлопанить, стрелять, кусаться, биться лбом, тебя, беспомощная память, с собою уложу в альбом, разглажу временем, укрою паучьим шёлком, покажу, как тают кольца под корою и сок стекает по ножу, как тлеют в сумрачных архивах глаза цветочниц и портних – от удивительно красивых до удивительно пустых, как ищет звука пантомима, и я, отмытый добела, смотрю, как ты неумолимо меня уводишь от стола, от блюдца с крошками печенья, от розы, вклеенной в тетрадь, от женщин, ищущих прощенья, но не умеющих прощать, от слов и слёз, размывших берег, от набегающих в проём мужских невидимых истерик, постыдных будущим враньём, от легкомысленной виньетки, от мух над рыбьей чешуёй, от голубей, сидящих в клетке, и от себя – почти чужой, пустячной, вычурной, незваной – в альбом, туда, где я и ты для новых разочарований – страницы новой пустоты. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
Пчела, прости, я снова о зиме. Об улье на покинутой земле. О корке наста на границах тела. О нас. О наступившем феврале. О том, как неожиданно стемнело, и август в каплях оловянной стужи прошёл. О том, что выглянуть в окно тебе, живущей вечно и снаружи любого дома, к счастью, не дано. Твоя невинность – не твоя вина. Ты так очаровательно верна родным шестиугольникам, как будто в садах не шла гражданская война, и я, садовник маленького бунта, не подавился предпоследней пулей, опавшей в пруд и сгинувшей в пруду. Не бойся. Новый рой покинет улей – и я уйду. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
Осенний хор. В ночной гостинице свирепея от немоты, созвать контральто и баритоны в единый сон – и завернуться в сухие перья попутных птиц, везущих к Риму от Барселоны. Качнуться в такт её веленью, его влеченью, взойти на холм капитолийских интриг и слухов, крутить любовь, сплетаясь телом с виолончелью, играть в огне – и не бояться ни снов, ни духов. Не доверяй истёртым лицам на соверенах, беги от них в остывший дворик, и близоруко прими букет цветов – последних и совершенных, как чистый тон, как тишина за границей звука. И новый бог. И новый город за вечной сценой. А где-то там, наполнив чашку осенним дымом, глядит в окно сосед по этой пустой Вселенной, пока ещё не населённой никем любимым. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
Сегодня в пропотевшем Вавилоне докрасили полы и потолки, проткнули небо, сели у реки с прокисшим пивом, серые ладони отёрли о лохматый поролон, продавленный кирпичными задами, припудрились, тряхнули бородами, заговорили разом. Вавилон. Дымятся рифмы. Варятся коренья. Зима и мухи в зеркале кривом. И тянет пустотой и воровством от вавилонского стихотворенья. Столоверченья. Выхода в альков, как на арену траурного цирка, где в клоуне уже протёрта дырка смещением шершавых языков. В задумке архитектора – кавычки вокруг любого слова. На столе рисует вилкой Франсуа Рабле недолгих нас. Портрет последней спички. По искре всем, кто помнит, что словарь был создан, пусть и не прошёл контроля. Покоя нет. Есть интеллект и воля. И рюмка свежей водки. И сухарь. |
Андрей Ширяев http://shiryaev.com
И еще немного эквадорских фоток — просто о том, как жил Андрей и где он жил последнюю часть своей яркой жизни: это перепост заметки, оригинал находится на моем сайте: http://lleo.me/dnevnik/2017/04/18.html
|
|