для crivelli@lj. Убедительная просьба к тем, кто не любит собак: НЕ ЧИТАТЬ!
Нюша приехала в Париж в небольшой красной сумке на молнии. Когда на вокзале Васька дал эту сумку мне в руки, сумка ходила ходуном, и при попытке открыть молнию, нос начал тут же прорывать себе выход. Как только Нюша оказалась дома, она уселась посередине коридора и тонким писклявым голосом один раз лайнула. Ей было 5 недель.
На следующий день она страшно нас напугала – спряталась под диван, и мы её полчаса не могли найти.
А через несколько дней мы отправились на Луару. Мы решили, что в машине Нюша поедет в старой кошачьей корзине – не тут-то было. Визгу и физического сопротивления было столько, что из корзины Нюшу пришлось выпустить, и на обратном пути ей удалось закакать полочку под задним стеклом машины, по которой она всю дорогу бродила. По замкам Луары Нюша путешествовала на руках, и ей это нравилось.
Вообще Нюше в детстве очень повезло с путешествиями – к трем месяцам она уже побывала на Луаре, в Нормандии и в Ландах.
Однажды вечером в Нормандии папа, выходя из машины в полной тьме, прищемил Нюшке лапу дверцей. Ей было очень больно и обидно, и она долго плакала. А через несколько дней, уже дома, Нюша мирно сидела в створке дверей. Мать, входя в комнату, хотела закрыть дверь, но вовремя заметила, что в двери Нюша, и не прищемила ее. И тем не менее Нюша с отчаянным воплем выскочила на середину комнаты, и смотря на мать с крайним укором, стала показывать всем желающим нисколько не пострадавшую лапу.
А через годик ей случилось с разбегу наскочить в лесу на Ваську и его опрокинуть. Васька упал, ударился, рассердился, разорался (матерно). Нюша, испугавшись Васькиных воплей, тут же жалобно вытянула перед собой лапу – дескать, это мне плохо, это моя лапа пострадала.
Месяцев от четырех и до полутора лет Нюшино хулиганство было совершенно невыносимым. Приходилось отбиваться от нее газетой, а она неутомимо кусала за руки и за штаны – за все, что попадется.
Летом в Бретани на пляже она утащила игрушку у какой-то девчонки лет трех – еще хорошо, что мама у девчонки оказалась невредная и на нас не рассердилась, несмотря на то, что мы эту игрушку вернули далеко не сразу.
Плавать Нюша начала примерно в полгода – по собственной воле. До этого нам было её не уговорить – она с удовольствием заходила в воду, но только так, чтобы прочно стоять на ногах. А тут как-то мы гуляли по берегу озера, и вдруг она залезла и поплыла, – вылезла и опять в воду, и так несколько часов подряд. Когда мы наконец добрели до машины, у нее уже не было сил в неё забраться.
В полтора года Нюша в Италии познакомилась с осленком. Осленок жил неподалеку от кемпинга в Леванто, в котором мы жили, и за ним ухаживала девочка лет семи. Однажды мы вышли из кемпинга и увидели девочку с осликом на дорожке. Нам надо было мимо них пройти, и это было так невыносимо страшно. Но делать нечего – Нюша сделала вид, что она очень-очень маленькая и проползла мимо осленка на животе.
Зато, когда мы поплыли на маленьком катерке по морю из Монтероссо в Вернаццу, Нюша, лежа на дне, мирно проспала все путешествие, а бедную немецкую собаку, которая с нами плыла, всю дорогу рвало.
В то же лето Нюше случилось очень рассердиться на статую. Мраморный дядя стоял во дворе какого-то замка в Haute Savoie, неподалеку от Rumilly. Чем-то он Нюше сильно не понравился – она уселась перед ним и, аж подпрыгивая от возбуждения, принялась его облаивать.
В следующий раз неприязненные отношения со статуей у Нюши возникли на площади Вогезов. Там под аркадами в антикварном магазине продавали то ли гипсовую, то ли еще какую обезьяну в половину человеческого роста, и с очень злым лицом. На этот раз Нюша сильно испугалась и, будучи на поводке, прижалась к земле и, со страхом поглядывая вверх, проползла мимо.
Плавать Нюша полюбила по-настоящему только в преклонные годы. В юности она обожала плескаться в лужах и плавать в пруду с утками. Настроение гоняться за утками бывало у нее не всегда, но если уж бывало, то она плавала за ними неутомимо. Утки страшно развлекались, они плыли перед Нюшей, четко сохраняя дистанцию, вели ее к противоположному берегу, и только уже у самого берега раздавался хоровой кряк, и утки взлетали, как по команде, только лишь для того, чтобы, перелетев через Нюшу, опуститься на воду и повести ее к тому берегу, у которого все начиналось. И так несколько раз подряд. А когда у Нюши не было желания гоняться за утками, то очень часто утки пристраивались к ней в кильватер и долго за ней следовали.
Однажды в подростковом возрасте в лесу Нюша наступила на гриб-дымовик и очень обиделась, когда он в нее пыхнул.
Лес занимал в ее жизни огромную роль. Достаточно было в гостиной лениво заговорить о том, что неплохо бы пойти погулять в лес, как Нюша, зевая и потягиваясь после сладкого сна, выходила из задней комнаты.
В детстве, когда Нюша не хотела идти из леса домой, она валилась на спину, дрыгала ногами в воздухе, щелкала зубами и не давала взять себя на поводок.
Бегать она, в сущности, не умела – быстрое передвижение осуществлялось тяжелыми прыжками. А ходила она иноходцем, покачивая задом.
Больше всего она любила прогулки по скалам в Фонтенбло. Когда в викенд мы начинали собираться, чтобы ехать гулять, Нюшу охватывало неконтролируемое возбуждение. Она с воплями носилась по квартире, скакала по кровати, и успокаивалась, только сев в машину, при этом до леса она обычно ехала довольно мирно, но стоило нам только въехать в лес, как терпение истощалось, и начинался либо крик, либо, в лучшем случае, громкое пыханье.
В скалах толстая неуклюжая Нюша обладала удивительной способностью пролезать в самые маленькие щели и очень лихо искать дорогу. Очень часто она решала, что ей значительно приятнее обойти какое-нибудь препятствие, чем идти с нами вместе напролом, и она, пройдя обходным путем, неизменно появлялась на тропе впереди.
Еще Нюша страстно любила Анси, и когда мы подъезжали летом к нашему кемпингу, начинала восторженно пыхтеть. Очень любила бродить по приморским тропам в Бретани, причем подходила к краю и любовалась пейзажем.
Уже когда ей было лет 9, мы открыли озеро Сеттон в Бургундии. Еще одно любимое место. Мы стояли в палатке почти у самой воды, и Нюшка тяжелым скоком бежала по склону к озеру и отчаянным лаем, пополам с писком, нас подзывала– скорее плавать.
А на Средиземном море этим летом в первый наш вечер, когда мы сидели в саду, кто-то вдруг сказал "Ну что, граждане, пошли купаться", и тут же встала Нюша, решив, что к ней это безусловно относится.
Всех людей, с которыми Нюша встречалась хотя бы раз, она запоминала навсегда и страшно радовалась, встретившись с кем-нибудь после долгой разлуки. И новых людей она очень любила. В Рождество, за две недели до Нюшиной смерти, к нам пришли в дом люди, которых Нюша никогда раньше не видела – ей уже трудно было вставать из-за артроза, она лежала посреди комнаты, била хвостом об пол и улыбалась. Царственно, как Ахматова, протягивала лапу.
Особым уважением Нюши пользовался Каплуновский – видимо, за размер.
По мнению Бегемота, он, Бегемот, пользовался Нюшиным уважением в большей степени, чем я или Васька, из-за того, что он меньше ей потакал и не кормил сыром со стола. На самом же деле, вероятно, это было связано с тем, что Бегемот очень внушительно чихал. Нюша воспринимала Бегемочий чих, как какое-то важное сообщение или приказ, подбегала и внимательно смотрела в глаза.
С Кошкой Нюшу связывали лесбийские отношения. Нюша играла роль заправского кота – лизала Кошку под хвостом, а главное, гладила ее тяжеленной лапой по спине, от чего у Кошки, очевидным образом, случался оргазм.
Маленьких детей Нюша не любила, это были с ее точки зрения не заслуживающие никакого уважения зверушки, в человеческих существ они превращались не раньше, чем года в четыре.
Дважды в жизни Нюше случилось совершить смертоубийство – один раз она придушила маленького выпавшего из гнезда птенчика, а второй раз мышку на дорожке. Оба случая произошли, когда она была подростком. И оба раза зла она не желала, просто слишком сильно сжала зубы. После этих двух грустных историй, она стала очень бережно обращаться с резиновыми пищащими игрушками – они очевидным образом были живые, и ни в коем случае нельзя было сжать зубов. Вообще же живым было все, у чего были глазки. Когда у Нюши бывала ложная беременность, детьми были резиновый крокодил и резиновый ежик. Когда мы их спрятали в кладовку, она стала с писком присматривать себе ребенка среди игрушек, стоящих на книжной полке.
Однажды Нюше досталась рыбка на нашем пруду. Она ее, конечно, не поймала, наверно, рыбка сорвалась с удочки у какого-нибудь рыбака, и когда Нюша эту рыбку схватила, рыбка была уже мертвая. Всю прогулку Нюша ходила, держа рыбу в зубах – народ изумлялся: "Смотрите – идет собака и несет рыбу". А придя домой, она ее все-таки съела, даже на шоколад отказалась обменять.
Нюше всегда очень хотелось поиграть с бурундуками, но бурундуки почему-то не соглашались и убегали вверх по стволам каштанов.
Вообще же в хорошую прогулку надо было поплескаться в пруду или в луже, протолкнуться через ежевичный куст, а потом поваляться в песке. А просто выходить писать на газон было совсем неинтересно – на такое дело приходилось выманивать сухариком. Самым любимым лакомством были сухарики, сыр, белый шоколад. А еще мандарины. В лесу очень важно было погрызть палку, даже за три месяца до смерти, когда еще удавалось получить удовольствие от длинной лесной прогулки, приятно было на привале погрызть палочку. А вот дома грызть палку было совершенно неинтересно. Кстати, в молодости привалы Нюша ненавидела – минут через пять после остановки начинала отчаянно орать.
У Нюши совершенно не было старости, не было седой морды, не было повадок старой собаки, только вот ноги стали болеть.
На прогулках Нюша, пока были силы, всегда шла с идущими впереди, а если мы разделялись на две группы, то лучше было не идти по одной тропе – начинала бежать по следу.
Нюша безусловно считала себя человеком, поэтому не узнавала себя в зеркале – странно ей было видеть черную шерсть. Были собаки, которые из-за этого ее не любили. В Амстердаме ее укусил за задницу бультерьер. Он шел нам навстречу на поводке, уже прошел мимо, и тут обернулся и укусил. Наверно, ему было здорово невкусно – полный рот черной шерсти. Нюше вреда он не причинил, но очень ей было страшно и обидно. Зато в том же Амстердаме она чудесно пообщалась с бассетом, которого в свой обеденный перерыв выгуливала блядь в полном блядском облачении.
Вообще же из всех собак она отчетливо предпочитала лабрадоров, среди них у нее было несколько друзей. Когда-то у нее были неплохие отношения с Альбаном – веселым и приветливым черным лабрадором. Мы иногда вместе гуляли. На пути в лес собак надо было везти в разных углах машины – Нюшу отчасти возмущало присутствие Альбашки в ее машине, а обратно они так угуливались, что их вдвоем попросту запихивали в багажник. Альбан иногда вдруг исчезал, его приходилось ждать. Когда он в конце концов возвращался, Нюшка возмущенно лаяла ему прямо в ухо. Кстати, лаять в ухо можно было очень по-разному. Когда Нюшке кто-нибудь сильно нравился, она обязательно начинала дружбу с лая в ухо. Был один огромный белый лабрадор, с которым ее связывала особая нежность. И этого лабрадора тоже уже нет. Вообще же собаки нечасто ее интересовали. Когда однажды на нее напрыгнул невозмутимый фоксик, считавший своим долгом ублажить любую даму, хоть бы и таких габаритов, Нюша его попросту не заметила: "Вас ебут, а вы вздремнули".
Каким-то чудодейственным инстинктом за пару лет до смерти Нюша вернулась к своим ньюфским истокам и страстно полюбила плавать подолгу, и не в луже или в пруду – в большом озере в Бургундии, в Средиземном море. Она плавала с нами. В море заплывала за буйки. В это вот последнее ее лето мы с ней плавали каждый вечер по полчаса – за буйки, мимо лодок. А в Бургундии мы как-то раз оказались слишком близко от прогулочного кораблика – кораблик рассердился, загудел, на нас с него накричали.
Вдруг я вспомнила, как мы ехали с полуторогодовалой Нюшкой из Анси в Италию. Мы превратили заднее сиденье машины в площадку, Нюша там улеглась, а с ней огромная сосновая шишка.
Еще, если немножко сосредоточиться, я могу увидеть, как Нюша идет по дорожке через луг в горах – высоченная трава, цветы, а у Нюши на спине едут блестящие летучие кузнечики – они взлетают или вспрыгивают из-под ног и используют Нюшу, как средство передвижения. Нюша невозмутима.
Однажды в Фонтенбло мы застали на пруду лягушачий хор. Я никогда не видела столько лягушек – они были большие зеленые, сидели на кувшинковых листьях, на корягах. Нюшка с разбегу бросилась в пруд, и в ту же секунду настала тишина, почти мгновенно лягушки скрылись, ну может, парочка незадачливых непроворных лягушек остались на листах. Как только Нюшка вылезла из воды, мы тут же взяли ее на поводок, и хор возобновился почти так же мгновенно, как прекратился. Еще Нюшке случалось поднимать фазанов – они взлетали, громко хлопая крыльями.
На языке у Нюши была здоровая чернильная клякса. Совершенно очевидно, что когда господь бог макал ее в ведро с черной краской, она по неряшливости разинула рот.

Январь 2003.