Давным-давно, после первых восьми месяцев жизни в Америке мы с Бегемотом поехали в Париж на пасхальные каникулы.
Документы у нас были тогда фиговенькие – филькины грамоты под названием refugee travel documents – такие синие книжечки, в которые шлёпали визы (без виз никуда с такими документами не пускали) и по которым можно было вернуться в Штаты.
Летели мы, ясное дело, по самым дешёвым билетам – stand-by – эдакие самолётные билеты без места – приезжаешь в аэропорт и ждёшь в очереди – остались в самолёте места – милости просим, не осталось – ждите следующего.

Ну, мы и ждали: один самолёт, другой, третий – все хотят в Париж, нет мест.

Мы начали волноваться – вот не улетим совсем, что тогда. И тут нам любезно предложили долететь до Парижа с пересадкой – через Лондон – с доплатой, но какой-то вполне терпимой.

Мы согласились. У нас уже был полезный опыт доезда из Невинномысска (нежно именуемого в народе Невинкой) в Крым через Краснодар – всё потому, что на поезд Баку-Симферополь, проходящий ночью через Невинку, билетов нет никогда.

В Лондоне у нас было, если я правильно помню, часов шесть.

Бегемот мирно остался бы дожидаться нашего самолёта в Париж в аэропорту, но я была полна решимости воспользоваться случаем.

Мы отправились на паспортный контроль, протянули наши вшивые документы и робко спросили, не выпустят ли нас в город на несколько часов.

Девочка на контроле посмотрела на нас и плюхнула нам в наши фиговые книжечки трёхмесячные визы.

Вообще-то такого не бывает.
Ну, совсем.

Через несколько лет после этого английский пограничник на пароме из Франции в Англию вытряхивал души из нас с Джейком (у нас у обоих были американские паспорта) из-за того, что у нас не было с собой живых денег, только кредитные карты и приглашение на месяц в Дублин в Trinity college.

А тут – трёхмесячные. Вот они – блаженные семидесятые.

Мы вышли из международной зоны и направились в камеру хранения.

Сдали рюкзаки и стали выяснять, как же добраться до города.

Милейший хранитель сумок и чемоданов популярно объяснил: « Buy two cheap dye returns ».

Мы хлопали глазами. Растерянный бегемот спросил: «But what is dye?»

Ну как же – ответил хранитель – dye is dye – Mondye, Tuesdye.

В Бостоне ещё была зима, а в Лондоне цвели жёлтые нарциссы.

В голове мелькали обрывки книжной географии: Темпль, Пикадилли, Парк-Лэйн, Челси.

Я тогда как раз вырабатывала технику обегания городов за короткое и сверхкороткое время.

Главное, что осталось от того пробега через Лондон – памятник бульдогу-Черчиллю из Вестминстерского аббатства, кормление гусей в Сент-Джеймс парке – приходит бабушка – кормит, дедушка – кормит, длинноволосый задумчивый молодой человек , …

В общем, приходили к гусям, как к Иван Иванычу, который был пузатый самовар, все по очереди.

Ну, и ещё жёлтые нарциссы.

А вспомнила я про всё это, когда в воскресенье в нашем лесу с Катей познакомились люди, бодро говорившие todye, - целая компания южноафриканцев, как ни странно.