Про Гришку (длинное)
Возвращение в Париж

Накануне отъезда с моря, вечером, мы решили запереть Гришку в доме, наслышавшись страшных рассказах о котах, которые, почуяв отъезд, убегают, забиваются в шкафы и ящики, и ищи-свищи.

Запереть было несложно, – собственно, Гришка ни разу не исчезала надолго, мне кажется, что больше часа и не отсутствовала, да и то время, что не попадалась на глаза, скорее всего охотилась на кого-нибудь в соседских кустах.

Так что когда часов в восемь Гришка в очередной раз решила поесть, я выдала ей ужин, закрыла вечно открытые двери из гостиной в сад, дверь в коридор из одной из спален, пару вечно открытых щелей, через которые она очень любила ходить – и почувствовала себя в тюрьме, Гришка тоже.

У неё в распоряжении оказалась немаленькая трёхкомнатная квартира (только одну комнату из имеющихся в наличии не додали, и именно из неё оставили выход в сад). Удивительное дело – оказывается, естественно жить с открытыми дверями. Конечно, если они открываются в лес, в сад, на поляну.

Дело не в размере помещений, дело именно в их незамкнутости. Впрочем, у меня всегда была слабая клаустрофобия, в детстве не лазала в трубы, через которые надо было пробегать пригнувшись, ненавижу застревать в лифте.

Гришка, убедившись, что знакомые ходы закрыты, устроилась под дверью, из которой мы появлялись и в которую исчезали. Естественно, во время ужина ходили туда-сюда между домом и садом, и, естественно, Гришка выскочила. И ринулась в кусты. Но – странным образом, вместо того, чтоб убежать к соседям, уселась на границе двух садов и дала Ваське себя пленить.

Второй раз она вырвалась, когда мы понесли в дом пустые тарелки. Было уже совершенно темно, и промчавшаяся через кусты Гришка не оставила нам никаких надежд на возвращение до утра.

Я, конечно, звала её, отлично понимая, что не такая она кретинка, чтоб отозваться на мои мольбы.

Однако минут через пять Васька заметил всё в тех же кустах её силуэт. Я отчаянно поползла к ней на коленях, почему-то в голове была идиотская мысль – не спугнуть. Гришка дождалась меня совершенно спокойно.

На ночь её опять заперли в доме, отделив дверями от всех спален – гостиная, сортир, ванная были в её распоряжении. Было принято решение ночью пИсать только в саду.

Утром, пока мы лихорадочно собирались, я заперла страдалицу в одной из спален – вполне комфортабельно – с миской воды и мягкой постелью. И она начала вопить – истошно, страшно, просовывала лапу в щель, ухитрилась даже до земли этой бедной лапой достать.

Мы закидывали барахло в машину и готовились ехать в Париж под котиный вой.

Когда же наконец я посадила Гришку в её комфортабельную клетку, где она и дома спать любит, вой выключили. За всю дорогу она не проронила ни слова – глядела через решётку, дремала.

Приехав, поела, попила, пописала и спать легла.

Я представила себе, как же ей было страшно – орала ведь она от ужаса, что её забудут. И поэтому так легко далась в руки накануне.

Собаку я никогда бы не заперла, понимая, какой это для неё ужас, но ведь собака – человек, а кошка – кошка. Оказывается, и котиные боятся остаться одни в опасном мире.



Прогулки

Через пару недель на море Гришка стала увязываться за Катей на вечерные прогулки. Это было чрезвычайно неудобно. В те дни, когда мы никуда с Катей не ездили, мы перед ужином ходили с ней по береговой тропе.



Гришка бежала с нами через рощу к пляжу, то отставая в кустах (Катя честно ждала и оглядывалась), то впереди, задрав хвост. Но на пляже ей становилось не по себе и она усаживалась в отдалении, не сходя на песок, – ждала, пока Катя выкупается.

Если бы Гришка уходила сама домой, меня б её провожания не волновали – через рощу пробежать – пять минут, но не могла же я оставить её нас ждать, пока мы гуляем, –приходилось почти не солоно хлебавши возвращаться.

Поразительно, что Катя проявляла понимание, – купалась и, вздохнув, понуро шла обратно.

Пытались тайком выскальзывать из сада. Но не тут-то было. Гришка, где бы ни находилась, каким-то образом просекала, что мы ушли пешком и догоняла нас в роще.
















Охота

По вечерам в саду под двумя лампами охотятся гекконы. Их трое – под одной одинокий геккон Гоша, а под другой пара – Гена и Галя. Стоит появиться у лампы какой-нибудь бабочке, как выстреливает один, или пара языков. С переменным успехом. Гекконы подолгу сидят неподвижно, иногда вдруг голова повернётся на шарнире. Но если уж геккон решает уйти, то – только что был, и нету больше.







Гришка, конечно же, пыталась то ли охотиться на Гошу, живущего у лампы на балке надстольной крыши, то ли составить ему конкуренцию (к Гене с Галей на стене дома ей совсем не подобраться), но ни разу не вышло.



















Удачно Гриша охотилась на маленьких неопытных ящеров. Я это наблюдала дважды. В первый раз мы с Танькой увидели, как Гришка пробежала с деловым видом, а изо рта у неё торчала длинная зелёная палка. Палку она выплюнула, и оказалась, что это хвост ещё живой ящерицы. Мы не стали отнимать добычу, памятуя о том, что поцарапанные кошкой птички не выживают. Ушли, оставив Гришку с наедине с завтраком.

На следующий день после этого события я опять заметила Гришку с ящеркой во рту, и на этот раз решила поступить, как естествоиспытатель, наблюдающий охоту львов.











































Вообразить переживания ящерицы, которую носят во рту, потом выплёвывают и толкают лапой, потом опять берут в рот, я не берусь. Это продолжалась минут 10. В конце концов, Гришка утомилась и легла спать. Несчастная ящерица посидела с минуту, тяжело дыша, и удалилась – сначала очень медленно, потом быстрей, потом совсем быстро. Кажется, она отделалась относительно легко – Гришка только почти отъела одну лапу.





Позавчера Гришка поймала огромную полосатую муху, посидела с ней в кресле, потаскала во рту, а потом отпустила, и потрясённая муха вылетела в окно.


Игрушки

Гришка отказывается играть с котиными игрушками – с шариком, с бегающей мышкой, но очень любит собачий мячик, а ещё плюшевую мелкую разность, проживающую на книжных полках – всех перетаскала и бегает по квартире, держа в зубах то ослика, то летучую мышь, то чебурашку. Она никогда не запрыгивает на колени, чтоб тихо и уютно помурчать, мурчит она особенно громко, когда нападает из-за угла на мирно бредущую ногу.
А ещё опрокидывает мусорную корзину и раздирает в клочья рулоны бумажных полотенец.