На старых фотографиях, в старых фильмах почему-то за душу хватают автобусы, троллейбусы, трамваи...

Транспорт. Речные трамвайчики. Электрички. Буксиры.

Будто именно в них, в этих лупоглазых автобусах, в трамваях с деревянными скамейками друг против друга (в детстве я их ещё застала, хоть и быстро они сменились на те, что с кожаными сиденьями) - спрятано время, как смерть Кащея бессмертного - в яйце.

У сорокового, на котором я в школу ездила, два зелёных огня, а у пятёрки, которая с Васильевского на Театральную ходит, - один синий, а второй - забыла. Целый год я ездила на ней из театра, куда меня устроила мама мыть полы после того, как я не поступила на матмех, - домой. Увы, я не любила ни балета, ни оперы, и убирать театр было почти так же отвратительно, как любой завод. Не совсем так - потому что театральная площадь. "Профессор Римский-Корсаков, вертясь на пьедестале, никак не мог подняться, чтоб руку мне пожать".

Я часто шла на работу пешком по городу в шесть утра - через мост над чёрной водой - и почему-то замечала пустые телефонные будки - иногда на ветру тоненько пищали их поломанные двери. А закончив мыть полы и выворачивать урны в артистической уборной и на лестнице, я выходила - вольная пташка - и на углу в булочной пила бурду под названием кофе из железной бадьи и жадно съедала зефирину в шоколаде - продавашийся в этой булочной мой любимый атрибут роскошной жизни. В конце концов, я работала и имела на это право!

Не помню, какой у пятёрки второй огонь.

В электричках зимой было холодно, пахло лыжной мазью. Однажды яблоко упало на вагонный пол. Мы его всё-таки съели.

И электрички кричали - тревожно, протяжно. И за дачными платформами рос шиповник, таволга. И в июне так поздно темнело. А в сентябре люди везли корзины с грибами, покрытые папоротниками, и очень хотелось заглянуть в чужую корзину, потому что уверенность была - наверняка белые и красные, что просвечивают через папоротники - они наверху для вида, а внизу сыроежки, но вдруг всё-таки нет? И ещё букеты - любимые мамины тёмно-лиловые астры и нелюбимые гладиолусы.

Одно лето мы жили возле железной дороги, и на дачу надо было часть пути идти по шпалам. Я замирала от ужаса. Какая-то была страшная история про тётеньку, у которой в стыке рельс застрял каблук, она пожалела туфли и попала под поезд.

Троллейбусные усы иногда соскакивали и беспомощно повисали. Троллейбусы - они были такие живые тёплые звери. И усы длинные.

Медленно катят под снегопадом.

"Останься на нагревшемся мосту, роняй цветы в ночную пустоту"

А память как старое кино, лента рвётся, на экране лица смазаны, и голоса еле слышны.

Подводное царство, глубокая вода, там рыбы ходят тихие.

Покричи в колодец - аууу - и эхо от стенок.