Ахивные поиски
Уважаемые читатели нашего блога!

В архиве истории инакомыслия в СССР Международного Мемориала хранятся неатрибутированные стихи, которые распространялись в Самиздате. Сегодня мы приступаем к их размещению в интернете с надеждой, что кто-нибудь из наших читателей знает авторов. Вполне возможно, что это стихи "широко известных в узких кругах" поэтов, а у нас просто не дошли руки открыть сборник поэта X и найти его. Благодарим за помощь в этом начинании юзера glaschenka@lj.



Фонд 175. Оп.1. А.Толпыго
Спит барабан, молчит труба,
Померкло знамя,
И наша черная судьба
Кружит над нами.
А наша белая судьба
В грязи и сраме
Лежит, покорна и слаба
Под сапогами.
Белым-бела она лежит,
Уже не дышит
А ты глядишь – немой кричит,
Глухой не слышит.
И ты бредешь один туда,
В пустое поле –
Усталый сеятель стыда,
Любви и боли.
А за тобою стукачи
И адвокаты
Попы, поэты, палачи
И депутаты –
А ну давай пугать тюрьмой
Рудничной тьмою,
Стращать. Ухтой, Читой, Потьмою,
Грозить сумою.
А то давай бренчать могилой,
Да орденами,
Давай прельщать тебя карной (нрзб, ?)
Манить чинами.
А что тюрьма, да что сума –
Легка забота.
Превыше царского клейма
Нам нет почета.
А что чины, да что карна –
Немного чести,
А на миру нам смерть красна
На лобном месте.
Гудит толпа, горит жара
Мокра рубаха
И просит ласки топора
Нагая плаха…
И ты не бойся темноты
В пустынном поле,
А бойся только тесноты,
Ищи раздолья.
Ты поживешь еще, дыша
Вольней и шире,
Когда вместит твоя душа
Разгон (?) Сибири.
Когда ты будешь причащен
Ее метели,
И будешь кровью окрещен
В ее купели.
И ты уймешь за Колымой
Свою истому
Тогда поймешь, о чем немой
Кричал глухому.
Май 1969



Ф. 157
Собачьи стихи
Так получилось, далеко от Москвы
не было долго жратвы у братвы.
Хлеб разрезался шпагатом, как мыло.
Пайка на сутки и - никаких.
Братва похудела и походила
на аскетически звонких святых.
Я сладко дерзал за щекою мякину
после грустного дележа.
Мне мерещились синие автомашины,
в которых буханки ржаного лежат.
Я видел, как в этот вот самый миг,
сочное мясо смакуя зычно,
мой друг доедает кавказский шашлык
в обыкновенной московской шашлычной.
И у каждого застывало в глазах
изумленно сказочное выражение.
Это больно зрачки раздирало в глазах
голодное воображение...
Хлеб был таким же как зимнее солнце,
а зимнее солнце светило однако..
Мальчишки нам продали за два червонца
пушистую ласковую собаку.
Собака служила за просто так
смотрела в глаза спокойно и мудро
и все понимая под острый тесак
подставила голову однажды утром.
Мы жрали, глаза друг от друга пряча
радость собачью... жаркое собачье.
И только печальный интеллигент,
Как резавший в прошлом собак физиолог,
поглядывал мрачно на эксперимент
и продолжал исповедывать голод.
Разжарившись в тропиках жарких бараков,
на парах, колени руками обвив,
братва вспоминала о милых собаках
поэмы исполненные любви…
Вот кто-то с работы пришел усталый
и только успел ступить на крыльцо
Пальма щекочущее поцеловала
Друга-хозяина прямо в лицо…
А вот на охоте с лоснящейся шкурой,
Нос по ветру в хлябь приозерную врос,
В гипнотической стойке полнебесной скульптурой
Великолепный охотничий пес..
А вот в придорожной канаве пьянчуга,
А рядом смешная и жалкая Жучка
Зализывает ссадины друга
И охраняет остаток получки..
А вот осужденный за кражу цигейки
В прошлом ворюга богатый как крез,
С выраженьем унылым припомнил ищейку
Самую умную в О.Б.Х.С…
Он был, разговор полуночный наукой
Верности, честности и простоты.
Лишь грязная личность по прозвищу «сука»
Нам затыкала рты,
Но долго еще говорили в бараке
И губы одной самокруткою жгли,
А за оградою выли собаки,
Собаки, которые нас берегли.
Бульдоги… болонки… упряжки Клондайка…
Мы жрали собак и жирком обросли.
Собратья известной космической лайки
В ту зиму дистрофиков много спасли…
Может быть душ наших переселенье
Не сон не мистический бред
Хочу испытать я второе рожденье
В какой-нибудь псине чрез многия лет.
Тогда я попробую жизни собачьей
И взвою взахлеб на луну от тоски,
И тихо по-человечьи заплачу
От нечаянной ласки хозяйской руки.
И женщину, вылившую помои,
Буду боготворить любя
И взгляда загадочной чистотою
Человек я смущу тебя.
Я буду служить за просто так
Смотреть в глаза спокойно и мудро
И все понимая под острый тесак
Подставлю голову однажды утром.

Ф. 157
ДЯТЕЛ
Н. Николаевой
Я сейчас побегу. Доложу. Донесу.
Передатчик засек я сегодня в лесу.
Звук был глух и приятен: невидимый дятел
В сук засохший неистово колошматил.
Дробь и рябь звуковая по лесу неслась.
Как он бил! Как стучал! Я наслушался всласть.
Я забылся. Я был как во сне. Мне казалось,
Что вселенная вновь обращается в хаос;
Что растаяли формы, смешались цвета,
Улетучились запахи, нет - ощущений.
Все исчезло от дерева и до куста,
От огромных дубрав до мельчайших растений.
Все исчезло. Все скрылось. Развеялось вдруг.
... Только слух не исчез. Только звук. Только стук

Барабанщик! Ударник лесного оркестра!
Он, казалось, был рядом и был повсеместно.
Где он прятался там, наверху, меж ветвей
Громыханья ритмичного грамотей?
Он гремел. Грохотал... Даже море о скалы,
Даже град по листве, даже стрелы о щит,
Даже в окна участка дожди и фискалы
Не стучат, как по дереву дятел стучит.
Он стучит монотонно, как палкой старуха.
Он стучит с упоеньем, как ложкой малыш.
Он стучит беззаветно, упрямо и глухо.
Так и ты, мое сердце, ночами стучишь!..
Сентябрь 1961

Ф. 157
В ленивой тоске саксофонов
Я слышу песни о море,
О солнечных городах,
Где не были мы никогда.

Не скрипнет песком под ногами
Незнакомый прохладный бульвар.
Цыганка забормочет о счастье
Кому-то другому, не нам.

И днем в жару, намаявшись,
Не войдем напиться во двор,
Где на веревке распяты сорочки
Чужих сыновей и отцов.

А когда приблизится вечер,
До того, как зажгутся огни
Влюбленные в тени обнимутся
И это будем не мы.

В ленивой тоске саксофонов,
Поющих про город у моря,
Про фиолетовые берега,
Которых нам не видать…

7 апреля 1959 года
Есть подпись: ? Позбашян???

Ф.133. Р.Лерт
Советской интеллигенции посвящается.
Глупо спорить или драться.
Все предрешено заране
И в печальном нигилизме
Мы глядим на белый свет.

Чувства - не для демонстраций,
Мысли - не для партсобраний,
Убежденья - не для жизни
И стихи - не для газет.

Это больно и печально.
Мы себя не уважаем.
Головами покачали
И - руками развели.

Это явное начало
Долгого неурожая.
Горькими солончаками
Выступает соль земли.


***
Когда из мыслящего тростника
Плетут цыновки под ноги эпохе,

Он понимает, мыслящий тростник,
Свою судьбу - и отвечает тихим,

Едва заметным скрипом. Этот скрип
Иначе называется Искусство.

Кто знает - униженье или гордость
Он означает. Грузная эпоха

Ступает на скрипучее подножье
И думает - конечно, между прочим:
"А он удобен, мыслящий тростник! "


Ф.133. Р.Лерт
Что загрустил, мой друг Пигмалион?
Перед тобою белоснежный камень,
А красота в твоем воображеньи,
Так надевай свой фартук и работай
С утра до ночи в мраморной пыли,
Сбивая в кровь немеющие руки.

Твоя мужская доля не легка.
Не в каждой глыбе скрыта Галатея.
Но пусть не зря ты целый год бродил
По гулким этажам каменоломни.

Пусть все, терпение, искусство, страсть
Вложил ты в этот непослушный камень,
Чтоб наконец, как из листвы цветок,
Из-под обломков показалось чудо,
Пусть ты влюбился. Все отлично. Но…
Вдохнуть живое в эту красоту
Под силу божествам.
А божества
Не очень-то заботятся о смертных.
Но ты молись, проси. Ты заслужил.
А если нет? А если рукотворный,
Единственный, мучительный кумир
Останется холодным и слепым? –
Разбей его –
И вымети осколки, и даже пыль его
из мастерской,
и начинай сначала. Да, сначала.
Из одиночества глухой каменоломни.
И только так. Иначе для чего
В тебе живет мужчина и художник?
И не грусти, мой друг Пигмалион.

20. У.196????