Дневник. Тетрадь №3. 1986-87 год. О гражданской войне в литературе и прессе
Предыдущая запись
Громко звучит "гражданская война", но за неимением другой, так называли литературно-идеологическую грызню между русофилами и условными западниками и "прорабами перестройки".
Мои симпатии в ту пору были понятно на чьей стороне, я от этого не отрекаюсь, тем более, что среди противников перестройки действительно было много бездарных писателей и прочих художников, лишившихся привычной кормушки (Софронов, Проскурин, да долго перечислять), а среди "прорабов" преобладали люди талантливые.
Ну и стремление остановить прогресс меня раздражало, и в этом я был прав. У любого прогресса бывают издержки, но путь вспять и застой все равно хуже

21 марта 1987 года
"Кабанчик" В. Розова - вчерашняя пьеса, уже не звучит, не воспринимается. Особенно после "Покаяния", грехи отцов там посильнее. Кроме того, Розов - моралист, он затрагивает иной аспект: отношение остальных людей к детям, на которых падают грехи отцов.

24 марта
Спектакль чисто вахтанговский, то есть провинциальный, ставил тем более А. Шапиро из Риги, добротно, обстоятельно, с музыкальными перебивочками, в реалистической декорации.
Несколько провинциальных, местного значения символов, особенно в финале.
Играют актеры по-всякому. Мастеровитые старики - скверно, штампованно, даже Ю. Яковлев, хотя он к концу слегка ожил, а Ю. Борисова - совсем плохо, сухая, прямая, как швабра, плоха и И. Купченко, вымученна, фальшива, она такова по роли, но не нашла чувства меры.
А. Филиппенко - живой и нормальный, особенных зияющих глубин не открывал, но взял своего Юрашу цельно, не раскладывая, и жуликоватый холуй-шофер, и благородный, порядочный в душе человек. Алешу, сына арестованного партийного дельца, оберегает, хотя предпочитает быть в мире со всем миром.
Свежи и сильны двое молодых ребят. Даша Михайлова - Оля, умная, серьезная девочка, хорошенькая, но абсолютно без секса. Она способна на всё, но влюбилась в страдающего Алексея.
А он наедине со своей трагедией не приемлет мира, даже не видит других людей. Оля нужна ему как объект излияний, любить он не в силах никого, лишь шевелится некая "атавистическая" любовь к матери, а имени отца он не может слышать, весь в судорогах. Алексей испытывает покаяние в полную силу, отмаливает вечный грех, и не жилец, его самоубийство закономерно.
В пьесе еще две фабульные конструкции - отец Оли с любовницей и некий ухажер-южанин. Зачем они Розову, я понять не смог.
Всё это уже мелко и обычно, а преподнесено, как некое откровение. Но, судя по всему, Розов не из тех, кто современен всем эпохам, несколько лет безнадежно состарили пьесу.

И я могу еще удивляться: невероятные вещи творились и говорились на вечере "Огонька".
Хазанов рассказывал о концерте в личном особнячке маршала Гречко по случаю его 70-летия, откровенно и с подробностями, о тупости военных, барственности генералов новейшей формации.
Следователь прокуратуры, некто Олейник, говорил, что он имеет много вопросов к Промыслову и Гришину, и что их все-таки надо судить, без них не обошлось, да и без других власть имущих. Тут я охренел совсем, этого никак не ожидал.
И остальное было на высшем уровне откровенности, и хирург Федоров, ненавидящий Сталина, и Жигулин с лагерными стихами (а он сидел), и Рощин с откровенной и свободной речью.

29 марта
"Огоньку" достается от бездарной правой погани, которая раньше в нем печаталась и жрала из софроновской кормушки. Проскурин, Бондарев, М. Алексеев кипят желчью, матерят еще и "Московские новости" (как они смеют трогать Ваську Белова, "совесть нашей литературы", антисемита и истерика-самосожженца, он заявил, что сожжет себя, ибо его преследуют жиды и масоны, хоть бы и правда сжег)(давно ли я восхвалял прозу Василия Белова? Такая была у меня юношеская импульсивность).
Выступалоа эта мерзкая погань не где-нибудь, а на пленуме СП РСФСР, и с ними заодно Михалков, Алим Кешоков и сам Софронов, хотя он "Огонек" не трогал.
Подонки консолидируются, захватывают издательства, и скоро в ход пойдут доносы и погромы. Гражданская война в литературе идет, но развязали ее правые мерзавцы вкупе с русофилами.
Это издержки демократии, они имеют право выражать свои мнения, но противная сторона тоже имеет право, а им скоро негде будет печататься. Честных редакторов и изданий совсем мало.

"Литературка" косит вправо. Дело еще в том, что Чаковский сочинил очередную графоманскую херню, а Бакланов в "Знамени" печатать ее не стал. С таким главным, как Чаковский, порядочной газеты быть не может, старая бесплодная сволочь!
Но есть и помоложе, подонки хоть куда, и совсем молодые, что орут "Бей жидов!" и "Сохраним русскую нацию!" Блядует и Залыгин, стараясь держать равновесие, он слишком связан с русофильским фронтом, с талантливой его ветвью. На более прочных позициях Коротич (хотя и он маневрирует) и Егор Яковлев.

Даша Михайлова примерно в те годы. Справа - Чаковский, писатель-графоман, но неплохой редактор, зря я на него наезжал


Дневник советской поры. О времени и о себе
Из дневников времен СССР. 1978 год
Из тетрадки советских времен. Литературное
Мои замечания о русском театре. 1979 - 1981
И снова дневник. 1983 год
Дневник. Продолжение. 1983-86 год
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87