Весной 1988 года на ВПП в.ч. 13801, где я тогда работал радиомонтажником, опустился очередной самолёт.

Тягач почему-то закатил его по рулёжным дорожкам не на общую стоянку, а на резервную площадку около цеха ремонта центроплана. К самолёту тут же подкатил ПАЗик-катафалк, в который два солдата-стройбатовца выгрузили характерного вида деревянный ящик. Я оглядел самолёт и, увидев на киле характерный флаг, выкинул окурок во вкопанную в землю обечайку от турбины, служившую бочкой курилки. Оторвал жопу от скамейки и пошёл прогуляться. Работы не было второй день.

При ближайшем рассмотрении серо-голубое тело машины оказалось равномерно испещрёно десятками круглых и не очень отверстий разных калибров, от 5.45 до 12.7, рваными дырами от осколков и дробовыми оспинами. Одна из створок грузового люка была почти полностью оторвана и держалась на наспех прикрученных внахлёст кусках дюраля. Залатанный на скорую руку в Фергане АН-12Д светился насквозь.

Я побродил вокруг, поражаясь стойкости отечественной техники. Потом, закончив послеполётные процедуры, из кабины через нижний люк вылезли пилоты и штурман. Появления бортпроводника я не дождался и, немного удивлённый, подался восвояси.

На следующий день меня "для поддержки штанов" взял с собой на эту самую машину мастер участка. Уж не помню, по какой надобности мы полезли на неразобранную машину, ни до ни после необходимости такой не возникало.

Тут я понял и куда делся бортпроводник, и почему экипаж вылезал через нижний люк кабины (что страшно неудобно.)

Кровь внутри грузового отсека смыть никто не озаботился. А в спинке кресла бортпроводника красовалось аккуратное отверстие от пули крупнокалиберного пулемёта.

Самолёт не пошёл в ремонт, комиссия списала его в лом. Бригада мрачных слесарей за неделю сняла с центроплана все навесные детали, аэродромная команда зацепила носовое шасси штангой к электрокару и отбуксировала ободранные останки на восточную свалку. Там он и стоял ещё несколько месяцев — memento mori для рабочих призывного возраста.