6-40
Всё получилось вчера, - лучше не надо, и, хоть и с немалой задержкой, мы всё же встретились с адвокатом в кабинете Русинова (тот был выходной). Адвокат ещё раз обнадёжил меня, что шансы на УДО очень большие, всё может быть хорошо. Я отдал ему всё, что хотел для Е. С. и Паши Люзакова. Но - странное дело: чем больше я его слушал, эти его оптимистические прогнозы, тем тошнее и тоскливее становилось на душе. Может быть, потому, что где-то, в самой глубине души, я сам тоже питаю эти несбыточные надежды, - но при этом сам же умом хорошо понимаю всю их несбыточность? А тут ещё они все - Лена Санникова, адвокат, а особенно мать, уж она-то совсем грубо и примитивно, - взялись меня уговаривать, чтобы на суде по УДО я признал вину, - хотя бы "частично", как говорит адвокат, - мол, уточнять, в какой части я её признаю, никто не будет. Но и так уже ошибок и глупостей сделано достаточно, - зачем делать ещё одну, которая, к тому же, абсолютно ничего не гарантирует?.. Нет уж, не стоило отказываться признавать вину на суде в 2006 г. и получать 5 лет, чтобы так жалко признать её сейчас...
Вообще, вчера был "весёлый" день. Два раза вызывали в больницу - сперва сдавать анализы, потом писать заявление на ВТЭК (приедут, сказали, совсем скоро, 24 или 25 января); плюс встреча с адвокатом; плюс - вечером на вахту расписываться за сообщение о телефонном разговоре с Е. С. 22.1.08 в 19-00, а оттуда - велели меня отвести в штаб, где какие-то чмошники в форме стали допытываться, почему это днём, после свидания с адвокатом, я якобы ушёл из штаба один, и куда при этом пошёл. То, что я ушёл не один, а с общественником, которого специально вызывала секретарша Русинова и которого я после ухода адвоката специально ждал, - было им глубоко по фигу. Кто-то из них, якобы, вышел "сейчас же вслед за мной" и меня не видел. Сперва обещали написать на меня "рапорт" за самовольное хождение по зоне, но когда я упомянул про русиновскую секретаршу, - отстали...
Письмо Е. С., которое я прочёл на свидании с адвокатом, видимо, добило меня окончательно. И так было понятно, что практически все силы свои она последний год отдаёт моему освобождению, - а тут она и сама пишет, что силы на исходе, что пришлось фактически из-за меня оставить все другие дела, которыми она занималась, - по той же Чечне, и т. д. А я без её постоянной помощи и - главное - моральной поддержки вряд ли теперь тут выживу... Плюс с матерью моей у неё нет уже никаких сил общаться, и друзья, оказывается, давно уже советовали ей прекратить это общение... Да, мать совсем уже сходит с ума, нашла подходящую почву для ревности и соперничества: отношения с человеком, больше всех делающим для моего освобождения. Один раз, пишет Е. С., открытым текстом сказала ей: Вы у меня хотите украсть сына. Совсем она с ума сходит там, дома, - и это всё больнее и больнее отражается на мне здесь; и не радость теперь это для меня - свидания с матерью, - а боль и тоска, когда надо выслушивать её бред и подолгу мучительно доказывать ей, что против неё никто никаких козней не строит, на меня никаких тайных видов после освобождения не имеет, и вообще - не надо судить обо всех людях на свете по одной себе. Вот скоро уже, через 8 дней - длительное свидание с матерью, а о чем говорить, что ещё вместят эти три дня, кроме обычных её слёз, истерик, ругани и скандала, - не знаю даже. Вышло в моей жизни так, что с кем угодно - не только из близких друзей, но и из просто знакомых - пообщался бы я сейчас с большим удовольствием, чем с родной матерью. И я ли виноват в этом? Она-то, конечно, всё объяснит очень просто, если узнает: я чёрствый, её не люблю, и т. д. А себя критиковать она не привыкла, не умеет, и бревна в своём глазу не замечает...
И такая тоска от всего этого, что - умереть бы скорей, и избавиться разом от всех этих неразрешимых проблем. Всё подтвердилось этими двумя годами тюрьмы, - всё, что до этого я уже знал о себе на воле. Я не то что неудачник хронический, а - вообще не должны такие уроды жить на свете. Е. С. пишет, что, наоборот, мне повезло - была сильная материальная основа; мне не пришлось, как многим, с ранней юности зарабатывать кусок хлеба, и даже курсовые в институте писала за меня мать. Ну да, верно. А толку-то что? Было в моей жизни изначально что-то такое, что все эти материальные и бытовые преимущества превращало в труху. "Мир меня не принимает", - есть такая фраза, по-моему где-то у Горького. Так вот и со мной было. И в школе, где всё началось с дикой, запредельной какой-то робости первых же дней 1-го класса, а кончилось тотальным глумлением, пинками и плевками всей школы, от 1 до 10 класса. И в институте, где я не мог нормально учиться, потому что у меня никак не складывалась личная жизнь, прямо-таки катастрофически не складывалась, - с эксцессами вплоть до ареста пограничниками в 1996 г., а они в это время сидели на соседних партах и целовались... В общем, долго вспоминать всё это, - только не исправишь теперь уже ничего. Скорее бы сдохнуть, ей-богу, - нет других вариантов разом избавиться от всех этих проблем. Нет сил жить, и нет в такой жизни смысла никакого, ни малейшего, - но и взяться за суицид я тоже решиться никак не могу, за что от всей души себя презираю. Лучше бы я разбился тогда, падая из окна, с 4-го этажа, - а то как жить с таким вот беспредельным отвращением к себе, сознавая, что ничего в этой жизни уже не исправишь, что ты - безнадёжный урод, выродок какой-то, ошибка природы, и это, увы, непоправимо...
Жестокий мир без Правды и Любви,
Скорей бы сдохнуть, чтоб тебя не видеть...

7-15

Да, ещё раз подтвердила тюрьма всё то, что и без неё, раньше я знал. Ничего нового, увы, не вынесу я отсюда, как хочет Лена С. Только старую тоску, извечную мою тоску, что и 10, и 15 лет назад уже меня мучила, да ещё разве что новую, ещё более тяжёлую безнадёжность. Есть время подумать, ещё раз всё вспомнить, проанализировать... А вокруг меня, похоже, никто особенно этими внутренними проблемами, этим интеллигентским самокопанием и самоанализом не занимается. Во всяком случае, судя по их поведению и вечно весёлым лицам... Жаль, не могу сейчас вспомнить эту цитату из Екклесиаста, где говорится, что веселье в доме глупца, а в доме мудрого - грусть...