"Оттепель" Валерия Тодоровского перед показом последних серий
Важно, что фильм начинается с самоубийства сценариста. Кино про кино («Оттепель» – девятый фильм Валерия Тодоровского-режиссёра, то есть намёк на самый известный и самый «кризисный» фильм Феллини очевидно присутствует), показывающее съёмочную группу in progress, интересно детальным погружением в съемочный процесс.

Тодоровский демонстрирует особенности работы практически всех киношных профессионалов, от директора и осветителей до последнего реквизитора (обаятельный "простонародный" татарин), за исключением сценариста.

Мне это обстоятельство кажется символическим и даже определяющим: ценность «Оттепели» в том, что это «эксклюзивный продукт», от начала и до конца созданный в рамках этого конкретного проекта.
Это не экранизация романа или пьесы, не римейк и не франшиза (пересечение с «Безумцами» кажется мне надуманным), но оригинальное сочинение, как бы создаваемое на наших глазах в режиме субъективного авторского хронотопа.

Такие литературоведческие понятия, как «хронотоп» вполне легитимны, так как «Оттепель» - очевидный «телевизионный» роман со всеми жанровыми и «идейными» признаками романа-фельетона с обязательным «продолжение следует» в конце каждой порции.

«Мыло», всё-таки, это немного иное: телесериал обязан быть внутренне статичным; он как бы меньше своего сюжета и не несёт никакой новой (социальной, эстетической) информации – у него задачи другие.

В этой шкале умозрительных соответствий «телефильм», то есть то, что хоть как-то поднимается над качественным уровнем «сериала» (в диапазоне от «Мгновений весны» до «Ликвидации») соответствует качественной беллетристике; ценность «Оттепели», на мой вкус, в том, что она выполняет в сегодняшней жизни роль хорошей литературы.

Того самого романа, который все, почему-то ждут.



Просто он пришёл не с того края, откуда ждали.

Причём, точно так же, как и современные писатели, Тодоровский делает заступ, отступая от нынешних, сложноописуемых (особенно на уровне быта и «простой жизни») времён в сторону недавнего, но прошлого.

Тем не менее, оттепель важна авторам как повод поговорить о текущей (очередной куда-то там переходящей, переходной) ситуации: важнейшая мысль этой телекниги – о частной жизни частного человека в определённых исторических условиях, которые, разумеется, всегда сложны, но практически всегда одинаковы в том, что такое «нравственный выбор».

«Оттеперь» - время, когда тоталитарное государство перестаёт прессовать отдельного человека и отпускает душу его, вместе с телом, «на покаяние» территории личной жизни.

При этом, конечно же, окончательно так и не самоустраняясь (такого у нас не было и, видимо, не будет), но давая возможность любить, творить, дружить.

Выдавая загранпаспорта и заполняя магазины «колбасой».

Конечно, 60-ые Тодоровского – конструкт, не имеющий никакого отношения к историческим реалиям: автор говорит об этом прямо – фантастическая ситуация с освобождением Хрусталёва (продвинутый адвокат проводит свой собственный следственный эксперимент, который перечёркивает результаты официального расследования) – приём вполне романный, предельно условный, вызванный потребностями развития сюжета, а не приближения к «правде жизни».

Такие нарративные кунштюки (странные сближения и пересечения) вполне легитимны внутри конструкций «Доктора Живаго» или даже «Войны и мира», где таких шахматных «натяжек» море.

Думаю, кстати, что у ветеранов Великой Отечественной 1812 года, оставшихся в живых к выходу толстовской эпопеи, было претензий к писателю не меньше, чем у нынешних заседателей «Фейсбука».

Я не сравниваю дарования и широту охвата «жизни народной» (как и глубину философских обобщений), я лишь хочу показать параллельность жанровых конструкций, позволяющих вставить «Оттепель» во вполне конкретный романный ряд.

Другое дело, что кинороман Тодоровского – современный, то есть, практически постмодернистский, сотканный из многочисленных отсылок и оммажей, заставляющих прозревать в персонажах и ситуациях «роман с ключом».

Этому мирволит густая интертекстуальная сетка, накинутая на фабулу, начиная от названия, демонстративно заимствованного у повести Ильи Эренбурга и вплоть до фамилии главного героя.
Главная «краска» постмодернистского сочинения – суггестия, то есть, один сплошной намек, перемещающий все особенности зрительского впечатления из объективного поля конкретного киношного текста в голову каждого отдельного потребителя.

Это очень современный опус, распыляющийся в восприятии на тысячи персональных интерпретаций: Тодоровский предлагает конструктор, который каждый собирает в индивидуальном порядке.
Автор заостряет «исторические» ожидания и вполне очевидные претензии, последовавшие от любителей исторической точности, погружая повествование в стилизованную, как бы претендующую на достоверность, атмосферу.

И это ещё одно свойство крайне актуального, сегодняшнего творения, высекающего дополнительную искру из внутреннего структурного противоречия между «чувством» и «разумом»: с одной стороны, фильма «дёргает» за эмоции, а, с другой, уже на сознательном уровне, выстраивает систему умозрительных, никуда не ведущих ассоциативных рядов.

Режиссёр-формалист (а любой режиссёр по определению формалист, ибо главная задача его – найти адекватное визуальное сопровождение «идеям» литературной основы) сочетает разнозаряженные структурные элементы с тем, чтобы на выходе получилась работающая, мерцающая (гибкая, подвижная) структура, не имеющая ничего общего с конкретным «сюжетом».

Совы – не то чем они кажутся, «Оттепель» - не про то, о чём здесь как бы говорится в «лоб».

Именно поэтому здесь нет и не может быть ни «Шпаликова», ни «Тодоровского-старшего».

И даже появляющаяся на съемочной площадке Софи Лорен – знак, отсылающий к итальянской диве, но не конкретная великая актриса – по условиям игры все ссылки в «Оттепели» битые и не особенно на себе и настаивают: все они проекция авторского самосознания, его страхов и комплексов.

Не случайно во всех интервью Тодоровский говорит, что это самое личное его кино, в котором он отпустил творческие инстинкты на волю.

Именно поэтому сценарист на съёмочной площадке внутри фильма так и не появляется: кинороман пишется как дышится, выращивается точно растение в максимально свободном режиме.

Он сам, исходя из внутренних потребностей, диктует авторам своё продолжение.

А это тоже, кстати, важнейшее свойство «высокой» литературы.

Уточню: «Оттепель», сделанная по романным лекалам, выполняет функцию (роль) литературного произведения, заполняя в общественном сознании ту самую полку, которую обычно занимает книга.
Отчего это происходит, уже произошло – другой, не менее, интересный разговор о новой парадигме потребления в современной культуре.






Posted via LiveJournal app for iPhone.