| Мамардашвили. Лекции о Прусте 9 - 10 |
[03 Aug 2005|06:16am] |
9.
143. А внимание работает только тогда, когда оно остановлено.
144. То, что создаётся своей жизнью в нас последним ударом опыта, испытания. Ибо то, что получено от мира не просто наблюдением, а в результате испытания, познания, -- и есть истина.
147. Пруст говорит, что задача произведения состоит в том, чтобы давать мыслить, то есть создавать нечто такое, что порождало бы мысль. Как порождает природа.
147 у Цветаевой... в искусстве стоит не проблема творчества, а проблема рождения, действительная поэтическая проблема - это проблема того, чтобы рождать как природа, а не творить как человек, выполняющий некую планомерную и целесообразную деятельность.
152 Пруст: "мы убиваем себя ложью, чтобы открыть истину".
153. Реально нами в нашем теле переживаемое и есть истина.
154. Истина не знает степеней. Она вся только сейчас. Как бы вся мысль и вся жизнь - в один миг, в один момент - присутствуют целиком. Поэтому нельзя извлечь смысл, завершённый и полный, пока жизнь продолжается.
156.Если под истиной понимать то, что понимал Пруст, то есть то, что невидимо. Нечто, что является не предметом, но пониманием.
157. мы должны рассматривать искусство не как область занятия людей, которые специально для этого назначены, а как часть жизни, как то, что в нашей жизни необходимо делается работой мысли, которой эквивалентно создание произведений искусства. Именно в этом контексте и по поводу такой работы извлечения духовных элементов Пруст замечает: разве интерпретация, расшифровка не равнозначна созданию произведения искусства?
10.
159.Для Пруста основным предметом и одновременно материалом понимания, личностного освобождения, является некоторая внутренняя книга, записанная в человеке самой реальностью.
159. Истина не есть вещь, которая лежит где-то в каком-то уголке, ожидая, чтобы мы её открыли и пришли к ней по некоей линии. То, что мы должны увидеть, мы не можем ни выдумать, ни получить наблюдением - с нами это должно случиться.
160. Пруст: "Извинения не входят в искусство, здесь не принимаются в расчет намерения. В любой момент художник должен слушаться и считаться лишь со своим инстинктом, почему искусство и есть то, что более всего реально, есть самая суровая школа жизни и действительный последний Суд."
160. По Прусту, в состав того, что он и всякий философ называют личностью, входят только суровые чувства. Не рассусоленные душевные состояния, а некоторые проработанные состояния, окованные или скованные какой-то формой, которая сама стоит на ногах и способна что-то порождать вопреки случайностям жизни.
163. Пруст: "Для тела благотворно счастье, а силы духа развивают лишь горесть,... вырывая, каждый раз сорняки привычки, скептицизма, легкомыслия, безразличия...
... пусть разрушается наше тело, поскольку каждая отделившаяся от него частица возвращается к нам, но уже светоносная и прозрачная для чтения."
165. Материя (для Пруста) безразлична в том смысле, что всё может быть вложено в неё мыслью... закон безразличия или закон точки равноденствия (открытое Декартом): меня не убудет, я могу побыть и среди глупых, и среди бандитов; Пруст пишет: я могу "выйти в свет", потому что убийственным для души является не свет как присутствие вокруг тебя других, а светское намерение.
Только великодушие может вместить, то есть душа, равная тому миру, какой есть.
166. Познание любви безразлично к материи.
167. Роман Пруста - есть структура, внутри себя порождающая свои собственные события и эффекты и не имеет какого-то значения вне себя. То есть все значения романа порождены внутри романа.
168. Книги тоже таковы - наше отношение к ним есть способ их жизни. Когда мы их читаем, то это не мы читаем, в книга живёт.
170. Меня волнует не предмет как таковой, но между предметом, волнующим меня в мире, и мной лежит громадная пропасть проработки. Предмет волнения я должен в предмет волнения и потом взволноваться. Вот как, оказывается, устроена наша психика, наша сознательная жизнь, если под психикой понимать некоторый индивидуальный психический механизм сознания, где есть законы.
171. Жизнь есть ощущение жизненной протяжённости; остальное всё вне жизни.
172. Каждый из нас внутри себя наверняка не раз обращался к кому-то - к любимому человеку, отцу, матери, мужу, любовнику, любовнице, объясняясь и развеивая в произносимом внутреннем диалоге какое-то недоразумение, считая, что в результате что-то в мире изменится... И тем самым проблема разрешится. Хотя на самом деле от этого диалога неотделимо чувство вины или страха. Мы чувствуем себя в чём-то виноватыми, но не в том, в чём нас упрекают, и выясняем отношения, показывая, что в том, в чём нас упрекают, мы не виноваты... всё время бъёмся головой о некоего воображаемого собеседника, превращая мир в этого воображаемого собеседника, что говорит, что в нас есть какой-то пафос. Пафос не имеющий смысла в терминах конкретного предмета, к которому мы обращаемся.
И страх мой - перед чем-то другим. Я чувствую, что нарушена моя ответственность перед какой-то инстанцией. Объясняясь и оправдываясь перед кем-то, мы имеем дело с каким-то инстанциями. Она или он являются представителями этой инстанции. И нам очень дорого не потерять уважение - не её, не его, а именно инстанции, которую представляют он или она.
174. Богини - то есть такого рода первичные влечения или пафосы, объект которых невидим и которые всегда выступают через свой модус, через тот или этот предмет.
175. Что более всего нас приковывает, ставит в зависимость? -- Несправедливость, так ведь? Если любимые нам изменяют, то несправедливость этого нас прежде всего и приковывает. Нет оков более сильных, чем несправедливость любимых объектов по отношению к нам. 178: Это самое прочное рабство. Вместо того, чтобы уходить, и строить заново в другом месте, мы бесконечно чиним один и тот же дом.
175. Обо всех русских писателях россияне стали говорить одну и ту же фразу: он любил Россию. Но дело в том, что они не любили Россию - они пытались её из себя породить.
176. Истина освобождения проста. Нужно узнать имя божества, хотя они невидимы. Узнать, что я имею дело именно с ними, а не со странами, нациями, предметами, женщинами, мужчинами и так далее; узнать то, что мною уже принято в качестве инстанции и критерия.
176. Обратите свой взгляд внутрь, и вы ясно увидите, что как только начинается выяснение отношений - все правы. Невозможно выяснить отношения так, чтобы установить правду. А это означает, что правда существует тогда, когда не нужно выяснять отношения. Сам шаг выяснения отношений означает невозможность истины. Или понимание есть у всех, или, если нужно понимать, то никто не поймёт. Иначе говоря, если кто-то может понять, то только потому, что он уже понимает. А раз уже понимает, то диалога не нужно.
177. можно у обидчика учиться и можно в обидчика влюбиться.
177. Если возникает проблема выяснения отношений, то все стороны правы, и каждая совершает зло, но зло совершается с полной очевидностью свершения справедливости. Иначе зло не совершалось бы... Зло делается потому, что в него может быть вложен пафос - бег справедливости и добра.
177. Обратиться можно только в невидимое. В видимое обратиться нельзя.
178. Ведь когда мы мысленно спорим, выясняем отношения с объектом нашей любви, за которым, конечно, стоит богиня, то знаем, что упрекаем её (или его) в таких вещах, которые мы сами себе по тысячи раз на дню позволяем. Почему позволяем? -- Да потому, что мы знаем, что это невинно. Я сказал неправду, но изнутри неправды знаю, что она невинна, а неправда другого между тем вырастает для нас в размеры космической катастрофы. Не потому, что вина велика, а потому что это непонятная и непрозрачная для нас область. Она есть ад, где непостижимые вещи терзают наш любимый предмет.
|
|