Новый Вавилон -- Day [entries|friends|calendar]
Paslen/Proust

[ website | My Website ]
[ userinfo | livejournal userinfo ]
[ calendar | livejournal calendar ]

Дело о съеденной собаке (7) [06 Nov 2006|03:14am]
[ mood | Дискуссия о КВН ]
[ music | СТС ]

Начало и продолжения здесь (сверху вниз)
http://paslen.livejournal.com/447688.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/447977.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/448193.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/450884.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/451112.html?mode=reply

http://paslen.livejournal.com/451442.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/455431.html?mode=reply

Дело в том, что если бы Колупов застукал меня в политотделе не избежать мне губы. Но чему быть, того не миновать. За самоволку (сбежал ведь не куда-нибудь, а на первый в нашем городе легальный концерт «Аквариума») меня арестуют на несколько суток. Заключение совпадёт с ХIX партконференцией – важным общественным событием о котором тогда много говорили (сейчас бы сказали – «которое сильно пиарили»). В камере на меня напала бессонница, не мог спать, лежал на бетонном полу, подстелив шинель, смотрел в потолок и слушал храп соседей, после побудки вместе со всеми маршировал перед окнами штаба.
После того, как меня освободили, я пробрался в комнату истории части, завернулся в ковёр и отрубился на восемнадцать часов. Мне повезло – рота наша тогда заступила в караул и дежурство по полку, офицеры и сержанты занимались хозяйственными делами, меня не хватились. Только Антон удивлялся, как же можно так долго спать. В ковре. А мне и вправду было в нём и тепло и мягко. Мы ещё шутили, что я посвятил партийной конференции восемнадцать часов непрерывного сна. Однако, чуть позже, Кафтанов стал кандидатом в члены КПСС и неполиткорректные шутки пришлось прекратить – к своему кандидатству Антон отнёсся с удивительной серьёзностью. Хотя «Голос Америки» слушать не перестал. Бормотал что-то о «правильной» политподготовке и о том, что теперь вражеские голоса таковыми не являются, вот уже и «Немецкую волну» глушить перестали и даже «Бибиси». Как истинный работник политотдела, Кафтанов умел ловко изворачиваться, в нужных местах припуская задушевности и ласкового прищура.
Однако, всё это случится уже в другой жизни – когда после полугода службы учебка закончится и мои сослуживцы разъедутся по всему Советскому Союзу. Из-за чего объём моей переписки удвоится – писали мне все, от ростовчанина Юрки Маслова до туркмена Борьки Худайназарова, чьи письма отличались изысканным каллиграфическим почерком. Меня оставят в полку и определят на почту (да-да, «когда я на почте служил ямщиком, был молод, имел я силёнку»), наше непосредственное начальство (сержантский состав, точнее, лучшие из лучших) получат награду – отпуск на родину, остальные устроят себе «Римские каникулы».
Римские каникулы – это когда рядовые разъехались, казармы опустели, весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны вечера. В наряды и караул приходится ходить дедам и даже, о, ужас, дембелям. Даже и сержантам, которые лениво перекидываются должностными обязанностями, из-за чего полк переходит на сухой паёк. Римские каникулы – это прекрасное ничегонеделанье, почти официальные поздние вставания, светский трёп в курилке, баня чаще обычного, вежливость офицерья, которому более никто не мотает нервы. Когда все понимают друг друга с полуслова, стараются не напрягать и не напрягаться, запасаясь силами на следующее полугодие.
Перед самым разъездом однополчан, Дима Молчанов из Нижнего Тагила, пришивая только что полученные младосержантские лычки обронил фразу, которой я горжусь до сих пор. Отчаянно близорукий, Молчанов не носил очки, дабы не испортить карму мужественности, из-за чего постоянно щурился. Выглядело это как непроходимое ехидство.
– Странное дело, – сказал Молчанов, никто за язык его не тянул, – из самого плохого солдата, неожиданно для всех, Печорский превратился в самого лучшего солдата.
Молчанов имел ввиду и мои успехи в спортивных занятиях, а так же дружбу с политотделом, которую все в роте отмечали как высший пилотаж светскости и социальной вменяемости. Ведь мало кому удавалось проникнуть в самое сердце идеологического фронта, однако же, верьте мне или нет, я не делал ничего специально – меня прибило к этому берегу сугубо из-за ментальной близости.
И ещё. Армия, как и тюрьма (любое замкнутое сообщество), расставляет людей по местам. Поначалу можно гнать пургу, делать глаза и занимать чужие территории, однако же со временем любая позолота слезает. Невозможно прикидываться и держать оборону круглосуточно. Люди же видят, чувствуют, знают. Стать «лучшим солдатом» по словам законченного скептика не только приятно, но и почётно.

4 comments|post comment

Дело о съеденной собаке (8) [06 Nov 2006|04:01am]
[ mood | Детектив на СТС ]
[ music | "Я думаю, что Бетти Фокс в этом не замешана..." ]

Начало и продолжения здесь (сверху вниз)
http://paslen.livejournal.com/447688.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/447977.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/448193.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/450884.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/451112.html?mode=reply

http://paslen.livejournal.com/451442.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/455431.html?mode=reply
http://paslen.livejournal.com/456100.html?mode=reply


Дело в том, что именно в римские каникулы произошло мое сближение с сержантами. Во-первых, статус изменился (я сам стал сержантом-первогодкой), во-вторых, старлей Анохин вычислил меня в музее истории части, ворвался в неё под благовидным предлогом подготовки комнаты к завозу новых курсантов, нашёл меня завёрнутым в ковёр и с помпой отобрал дубликат ключей. Мне пришлось вернуться в роту.
Главной темой вечерних разговоров была, разумеется, подлость человеческая. Точнее, женская. Про мою неудачу на первом курсе все знали из-за длинного языка политрука Журавлева. Конфисковав мой дневник, он почувствовал во мне родственную (пишущую) душу, стал вызывать в кабинет и долго рассуждать о литературе. Я отмалчивался, дружбы не получилось, что замполит списал на душевную травму трудного подростка-переростка, о чём рассказывал всем в курилке. Вероятно, для поднятия собственного авторитета. Однополчане сочувствовали, но не лезли. Тактично ждали, пока сам не расскажу. Ну, я и рассказал. Неудачная любовь, на тот момент, была моим единственным интеллектуальным сокровищем.
К тому же, в этом я был совершенно не оригинален. Все, так или иначе, участвовали в ежевечерних «пиздостраданиях», так, что люди, имевшие счастливые семейные отношения, чувствовали себя едва ли не ущербными. Создавалось ощущение, что как для романтиков начала ХIX века, и для современных мужчин армия оказывалась единственным способом бегства от любовных разочарований.
Сабитов переживал неудачный роман, из-за которого (здесь начинались неясности) его отчислили из мединститута. Де, его избранница оказалась дочкой ректора или проректора, который имел зуб на безродного студента и…
Незадолго до призыва, Вика Киприянов расстался с главной женщиной жизни – Кристиной из соседней группы фрунзенского политехнического, что предпочла ему более сексуально раскрепощённого однокурсника. Даже сугубо положительный во всех проявлениях старший сержант Терзи, почитаемый в роте дегазаторов и дезинфекторов образцом мужеского поведения, поехал в Кишинёв разводиться со своей благоверной.
Судя по отрывочным сведениям, его суженная ни во что не ставила старшего сержанта Терзи, придумывая ему уничижительные характеристики, где осмеянию подвергался двухметровый рост, нос, что на семерых рос, а одному достался, а так же прочие части гагаузского тела. Ротная общественность переживала на его счёт особенно остро и негодовала за глаза, ибо Терзи проводил римские каникулы на родине. Каждый вечер нравственные мучения Терзи обрастали всё новыми подробностями.
– Вот почему у нашего Толика всё время такие грустные глаза – назидательно высказывался кто-то из старослужащих и отводил глаза. Сержанты-одногодки сжимали кулаки и «каждый думал о своей…»
В приступе благородного веселья, Радик Сабитов (или же это был Вика Киприянов?) даже предложили назвать наше подразделение «ротой покинутых сержантов лейтенанта Поливаева». Однако его не поддержали – кому ж хочется оказаться ротой патентованных неудачников? Тем не менее, ярость, с которой каждый докладывал о своих несчастьях, возрастала от посиделок к посиделкам, что заканчивались каждый раз привычным резюме: «весь мир бардак, все бабы бляди, а солнце – грёбанный фонарь…»
А потом Терзи вернулся, весёлый и отдохнувший. Загорелый. С несколькими литрами молдавского вина, контрабандно растягиваемого после отбоя. Ведь к тому времени короткие как уральское лето, римские каникулы закончились и в казарме стали собираться первачи. Тихие, испуганные, лопоухие, они напоминали нас полугодичной давности. Из-за чего легко было не впасть в грех упрощенчества и ощущения собственного превосходства.

60 comments|post comment

navigation
[ viewing | November 6th, 2006 ]
[ go | previous day|next day ]