| [ |
music |
| |
Бриттен, "Смерть в Венеции" с Пирсом |
] |
Музыка Бриттена почти всегда прикладная. Как труженик-муравей он обеспечивал работой и репертуаром свою оперную труппу, себя как дирижёра, Петера Пирса сольными партиями. Отсюда так много нарратива, либретто, литературной основы. Оперы идут одна за другой как романы, сложенные в стопки и в них не сколько поют, сколько рассказывают истории с помощью голоса и завитков вокруг пустоты.
Музыка Бриттена прикладная и в том смысле, что она постоянно прикладывается к классической традиции – с тем, чтобы показать как изменились и жизнь, и музыкальное мышление, чтобы закрепить перпендикулярность этой самой, отменяющей разницу, линейки.
Ни у одного композитора не встречал такого внимания к арфе, которая накатывает прозрачной волной и словно бы переворачивает очередную страницу.
Страница за страницей, книга за книгой: арфа путешествует из опуса в опус той самой складкой, которую Делез считал присущей барокко и которой Бриттен делает свою потустороннюю музыку ещё более потусторонней и размытой – но не за счёт густого симфонического фона, как у других, но за счёт непроницаемо чёрного задника, который не может быть фоном, ибо довлеет, организуя всё то, что в него не помещается и торчит отдельными необструганными ветками, ну, например, вербы.
Если структурно можно сравнить музыку с мобилями Калдера, подвешенными в воздухе, то визуально самой лучшей иллюстрацией к обложке компакт-диска или афиши бриттеновского концерта могут служить картины Френсиса Бэкона – всё-таки самая прямая и лобовая ассоциация (Шостакович – Филонов – Платонов) оказывается и самой действенной, как ни старайся от неё избавиться.
С Бэконом же очень странно: он весь смазанный и ускользающий. Сталкиваясь с репродукциями, грешишь на качество полиграфии, однако, припадая к подлиннику, видишь всё то же самое: фотографический брак первых мгновений распада. Пунктумы зияния, от которых глаз не оторвать. И хочется остановить плёнку и заставить крутиться её назад – к моменту, когда распад начался и можно зафиксировать тело единым и неделимым.
Растёртые страданием бэконовские тела подвисают в душной безвоздушности, препятствующей распространению запахов гниения. Ну, да, кубы, линии горизонта, чёрные квадраты окон и дверей, принципиально минималистская мебель прозекторской.
Плоть, начавшая путешествие в сторону распада, выпадает из мертвенного, статичного окружения точно так же как вся окружающая топография контрастирует с человеческим-нечеловеческим мясом. Сила – в столкновении разных агрегатных состояний, в контрасте между болью и безмолвностью, безмолвием, по краям которого струятся плотные воздушные потоки, ещё больше искажающие изображение.
Начало здесь: http://paslen.livejournal.com/572445.html?nc=52
|