| Моне (209) |
[22 Sep 2010|12:07am] |
На свете счастья нет, на свете, кроме света, нет вообще ничего. Кроме света и любви
( Вилденштейн 1469 )
|
|
| Россини |
[22 Sep 2010|07:36pm] |
Россини начинал, когда техника пёрла вперёд и ещё не была запрограммирована на ошибку. Технический процесс не озадачивал, но, большей частью, развлекал, обещая дивные дивы, победу над природой и неограниченные возможности.
Разумеется, понятия техногенной катастрофы ещё не существовало, как и многого другого. Медь обживала большой симфонический оркестр, создавая подкладку порхающим, точно птицы, голосам солистов.
Техника, как крайнее проявление культуры, угнетает и порабощает, отныне человек никогда более не будет свободен. Буржуазная революция, если верить Фуко, породившая последнюю антропологическую модель [последнее прости которой мы теперь наблюдаем и в котором участвуем сами] выказала себя пиком оптимистических умонастроений и гедонизма, идеальным выражением которых являются оперы Россини.
Главные аттракционы этих бесконечно прекрасных опусов – многоголосные ансамбли, главный смысл которых – постоянно нарастать (в скорости) и восходить всё выше и выше к очередной локальной кульминации.
Виртуоз обязан проговаривать скороговорку, сбивающую дыхание и, оттого, выстреливаемую как бы на одном дыхании [так балерина крутит фуэтe], подобно современным исполнителям репа, когда скорость звука опережает скорость передаваемой и пропеваемой мысли.
Именно поэтому (арии требуют особой выучки, высочайшего мастерства, особой техники, скрывающей пот и требующей не просто лёгкости, но изящной лёгкости) классицистические складки неожиданно обнажают жёсткость структуры, выказывая механистическую природу и сочинения и исполнения.
Мерное, рассчитанное тиканье метронома встаёт за всеми этими полуобморочными, полубарочными колоратурами, каскадами сходящихся и расходящихся арпеджио, нарастающим кипением оркестра, у которого в финале обязательно должно сорвать крышу.
( продолжая Хайдеггера )
|
|
