| Шестнадцатая маршрутка |
[30 Jun 2011|01:25am] |
Первой заходит крашенная блондинка не первой молодости с пищащей картонной коробкой, которую она ставит на пол. В коробке прорези для дыхания цыплят.
Затем входит, не нагибаясь, глазастый школьник с удивлённым взглядом и активной жизненной позицией; с видимым удовольствием он каждый раз включается за процесс передачи сдачи.
На кроссовках у него цепочки. А я представляю, как вечером вся семья этого мальчика соберётся за столом. Соберётся и всё - у представления нет морали.
Где-то на подъезде к южному Тель-Авиву вваливается ортодокс с пейсами.
Белая рубашка, белые носки, чёрная одежда.
Ортодокс утыкается взглядом в лобовое стекло – перед нами едет автобус на задней стороне которого реклама нижнего белья. Автобус подолгу стоит на светофорах.
На повороте к Левински (значит, большая часть пути уже пройдена) впархивают две молодые негритоски со стаканчиками пепси. В маечках. С торчащими в разные стороны сосками.
Волосы у них разобраны на мелкие косички; допив газировку, они наливают новую порцию из бутылки, завёрнутой в бумажный пакет, точно это алкоголь.
Вместе с ними вползает загорелый ашкеназ, похожий на верблюда с пачки «Кемел», который долго устраивается на задах, теряет мелочь, школьник помогает ему собрать монетки, а затем школьника и вовсе пересаживают к верблюду, так как на очередном перекрёстке в маршрутку втискивается громкоголосая бабка, которой хочется сесть поближе к водителю.
Садится. Тут же начинает гортанно горланить, вовлекая в разговор не только водителя в шляпе, постоянно сплёвывающего в окно, но и крашенную, слегка пожухшую тетку с цыплятами.
Где-то в середине долгой Левински негритоски, допив пепси, выпархивают, а их место занимает семья, пахнущая индусскими благовоньями – маменька в шортах, пузатый папенька в шортах и кудрявая деточка с ангельским личиком.
( Рамат-Ган (Шалем) - Тель-Авив (Алленби) )
|
|
| Выше ноги от земли |
[30 Jun 2011|09:08pm] |
Земля в Израиле бурая, сухая, легко рассыпающаяся в песок. Тель-Авив, стоящий на песке, переживает пору, в Москве давным-давно прошедшую – это когда естественный рисунок развития города сменяется урбанистическим насилием; когда аутентичные кварталы выскабливаются под чистую.
А им на смену приходит относительная, геометрически выверенная чистота современного города.
Многочисленные небоскрёбы уже изменили ландшафт Тель-Авива, сделали его совершенно другим городом (любое высотное здание то ли искажает пропорции, то задаёт новый – временной и визуальный отсчёт округе), отчего тесные улицы, состоящие из белых многоугольников стали точно ниже и теснее, чем раньше.
Постепенно их вычистят до основания и ощущение трущобного бурелома, что останется только в памяти, фантомной болью и ностальгией, уйдёт, уступив место другой волне.
У Тель-Авива, как и всего прочего Израиля, странные отношения с землёй (весьма, кстати, похожие на русские народные) – почва здесь плохо приручаема, горда и независима. И, к тому же, плохо, с сопротивлением, принимает цивилизованные формы; трудно загоняется в рамки, до последнего сражаясь с геометрией.
Отстраивается Израиль примерно так же, как строится метро – прокладыванием тоннелей-дорог и строительством станций-городов, соединённых в единую конфигурацию, из-за чего карта превращается в схему. В карту-схему.
Понимаю, что так везде, но тут это особенно выпукло и заметно – в том числе, на фоне небоскрёбов, которые взяли да и изменили характер местности на более умозрительный.
( парящие, шагаловские, влюблённые )
|
|
