| [ |
music |
| |
за окном деревья рубят |
] |
Дневник тем повышенно хорош против романа, что продвижение к финалу означает здесь движение к смерти главного персонажа – на глазах убывающий объём уже даже не символизирует приближение конца, но констатирует его.
Последние записи в книге Эдмон делает за пару дней до кончины, когда ничего не предвещало и не предвещает. Обрыв плёнки.
Да, Эдмон, сменивший во втором томе умершего Жюля, оказывается менее системным и аккуратным, записи делаются им не столь часто и не так разнообразно, как это было раньше.
Несмотря на то, что братья постоянно декларировали и декларируют полное совпадение стилей, вкусов и привязанностей, отличие второго тома показывает, что подобное слияние невозможно; что, скорее всего, имеет место заблуждение в духе набоковского «Отчаянья».
Впрочем, зато возникает сквозной нарратив – точно по заказу, едва ли не на следующий день после похорон Жюля, начинается осада Парижа немецкими войсками, бомбёжки и голод, унижения и лишения, которые Эдмон фиксирует с дотошностью мазохиста пафосом свидетеля.
Внешние обстоятельства вытесняют собой всё остальное, что тоже отличает подход старшего брата от метода младшего – ведь и в первом томе, автором которого был Жюль, братьев время от времени накрывало мощными историческими событиями.
Однако, там, до 1870-го года, записи о внешнем чередовались с беглыми зарисовками психологии и быта, замыслами и самооценками; теперь же записи от того или иного дня не только единичны, но и монотематичны.
Впрочем, постепенно Эдмон отходит от траура и потрясений, начинает писать, покупать «безделушки», хоронить коллег (Готье и Гюго), товарищей и врагов, подвергаться чудовищному остракизму за свои книги и стареть в ускоренном режиме (поскольку записи нерегулярны, то года жизни мелькают со скоростью верстовых столбов).
И, что важно, сквозной нарратив оказывается неважен для повествования, скреплённого дополнительными историко-биографическими рамками – ведь читающий прекрасно понимает, что все действующие лица здесь не придуманы и ничего не придумано, но увидено и зафиксировано так, как приблазилось.
( мысли и ощущения )
|
