| Звуковой полимпсест |
[01 Sep 2012|10:30am] |
Когда ветрено и низкие облака, небо над посёлком действует как акустическая линза – после утреннего дождя, случившегося на рассвете, я открыл окно и шум окоёма полился в комнату волнами: перво-наперво, я услышал звуки гимна, доносившиеся через три низкорослых улицы, от поселковой школы, где, вероятно, шла линейка.
Официальную музыку сменила речь директрисы, усиленная микрофонами: её надрывные интонации смешивались с рокотом военных самолётов, которые перекатывались внутри туч, то удаляясь, то приближаясь, точно небо скатывало из этих звуков медузу мокроты, чтобы отхаркнуть её.
Все это, на равных, сосуществовало с шуршанием шин, обозначавших полукруг дороги по улице Кузнецова эхом линейного звука, создававшего фон, на который ещё и накладывалось что-то постоянное, вроде совсем уже перфоратора и брехни поселковых псов.
Точно это не мир шумит, но гобелен разворачивается – современное творение актуальных художников с образами, наплывающими друг на дружку как в очень умном-переумном, перемудренном кино.
В звуках сентября не было доминанты, одно постоянно вылезает из-под испода другого, таким образом, очерчивая и подчёркивая общий объём; его дыхание, глубину и ширину зеркала сцены, ну, да, огромной линзы, выставившей наш дом на авансцену, совсем уже рядышком с границей оркестровой ямы.
|
|
| "Путешествие из Петербурга в Москву" А. Радищева |
[01 Sep 2012|03:54pm] |
Не стал бы читать книгу Радищева, тяжёлую по преждевременно устаревшему стилю, допушкинского периода, если бы не нашёл у себя книжку, изданную моим приятелем и милейшим парнем Владом Феркелем в 1998-м году «на правах рукописи» с переводом «Путешествия» с русского на русский.
Подобно Радищеву, названному Лотманом в книге о культуре дворянского быта «энциклопедистом» и просветителем, Феркель осуществил этот труд ни ради корысти или славы (тираж сто экземпляров, имя переводчика указано только после предисловия), но для того, чтобы приблизить эту, одну из самых загадочных русских книг, намертво погребённую в школьной программе, к потребностям современного читателя.
Радищевское «Путешествие» - это, ведь, не только календарный, но и литературный XVIII век во всей его сложной диалектической переходности от барокко к сентиментализму, черты которого принято открыто перечислять у литературоведов; тогда как барочному постмодернизму книга Радищева обязана ещё сильнее.
Не зря Веселовский писал о прямом влиянии здесь Стерна, а новейший исследователь Е. Вильк, рассматривающий «Путешествие» в контексте мистической литературы того времени, расшифровывает структуру книги как масонское трёхступенчатое продвижение к Истине.
Интересна так же версия В. Кантора, считающего, что поездка из имперской столицы в старорежимную (допетровскую) Москву должно восприниматься символом возвращения в додворянскую, дореформенную Россию, более близкую к идеальному общественному устройству, чем то, что породили Петровы усилия.
Именно поэтому книга заканчивается биографическим очерком трудов и дней Ломоносова.
Де, Радищев пишет свою книгу как записочку Императрице, постоянно подмигивая ей и, как энциклопедист просветителю, и намекая на всевозможные тайные обстоятельства, ныне не слишком считываемые (что повышает суггестию текста в разы): Радищев не против царизма, он против крепостного права, чрезмерного угнетения человека человеком и прочих несправедливостей.
Вольность для него рифмуется не с равенством, но справедливостью, а путешествие выходит весьма умозрительным и далёким от реальности, почти везде и во всём сочинённым; метафорическим и символическим, не смотря на то, что Радищев не только рассказывает, но и показывает картинки, зарисовки из подорожного быта.
Хотя кто сказал, что травелог не может быть и таким?!
( Неурожайка тож )
|
|