Сеньор Помидор
Каждый раз в октябре последние помидоры преподносят важный урок. Мама привозит их из сада ещё зелёными, они долго доходят в кладовке до покраснения. До товарного вида. Но когда ты их берёшь, отчаянно красными, на них проступат отчётливые следы тлена. Они живут больше, чем нужно. Они пережывают свою собственную физическую форму, заложенную в них генетически. Их не съели вовремя, вот они и пошли уже куда есть, как есть... Внешне они ещё ничего, матовый тугой бок, приятный раскрас, но внутренний надлом уже совершился, внутренне они уже состарились. Вкус не тот. Я когда смотрю на них, понимаю что-то про человеков, про то, как мы развиваемся и как исчерпываем свои физические параметры. Старые помидоры рассказывают мне про нашу плоть, которая вот так же точно истончается изунтри. Все эти подгнивания, прыщики и непонятки, срезаемые ножом - те же самые раковые опухоли или остеохандроз. Поучительное зрелище!

Вчера ходили на закрытую вечеринку - Клубу на Брестской два года, придуманы пародийные премии, которые и объединили программу в единое целое. Сидел за столом с миллионером, похожим на Джона Малковича. Видел АлексаМСК, жывой и светится. В толпу выпустили "Лицедеев", которые смешались с людьми, всячески приставали (аккуратно) и тактично тормошили посетителей. Очень изысканно и изящно, кстати. Бездна вкуса. Главным хедлайнером вечера оказался Владик Монро. Он появился в костме Марлен Дитрих, и всё поменялось. Как он держал себя, как картинно курил, склонял голову. Законченное эстетическое произведение, кстати, очень мощное. Действительно, сильное. Я даже не ожидал. Чуваку удалось вплести в свою "косу" все те ощущения, которые вызывают медиальные наслоения, идущие от реальных прообразов, прототипов. Монро их себе присваивает, хотя и не становится ими. А потом ему дали премию и он запел "Синий платочек". Зря, конечно, он рот открыл, потому что тут же волшебство и закончилось. Обнажение приёма, типа. Вздорная хабалка. Потому что есть трансвеститы и трансвеститы. Одни (как какая-нить Зизи Наполи) наряжаются для того, чтобы устраивать шоу, петь и плясать, другие (Другой, Монро) есть сами по себе законченные объекты и им ничего не надо делать, просто (как в анкедоте) ходить туда-сюда.
Но обнажение приёма состояло ещё и в том, что Монро сидел перед сценой, на которой шла программа, проложенная номерами "Лицедеев", тоже ведь травестированных, гротескных, карикатурных людей (женщин). Они кривлялись столь органично и смешно, что Монро явно им проигрывал - монументальный, статный (все лицедейки доходили ему едва ли не до пояса), оттого, вероятно и сидел каменной глыбой, постоянно отлучаясь. Интересно, он в какой туалет ходил, мужской или женский?

Если в твоей жизни есть некое основопологающее эпическое начало (скажем, изживание любовной травмы), этакая платформа, то всё остальное дробится на тысячи осколков, "рассказов". Как, вы уже приехали из Египта? Две недели пролетают незаметно, особенно если отъезжант - человек сугубо посторонний. А у тебя жизнь замешана на тысячу мелочей, день простоять, да ночь продержаться. Да и потом - что такое это две недели с точки зрения вечности изживания травмы? Дело не в особой подсвеченности всего-что-ты-делаешь (в фотографии этот фон называется вираж), а в том, что ты существуешь одновременно в своем большом времени, которое неповоротливо и меняется едва заметно (как тот самый "поворот руля" У Мандельштама) и во времени маленьком, которое требует от тебя иных усилий, задач и событий. Иных жизненных жанров.