Настроение:	с праздником, днем железнодорожника!
Музыка:	Пет Шоп Бойз

Железнодорожное зрение
Гром и молния – смс от... от кого?

 

Скажите, на кой черт я помню, что Эльзу Ожешко
выдвигали на Нобелевскую премию?


Обратил внимание, что за немногими исключениями
чем лучше я знаю (знаком лично) с поэтом, тем меньше мне нравятся его стихи.
Порой одной встречи бывает достаточно... интересно, что прозаиков это не
касается. Прозаики, вообще, более порядочные люди.


Сказать «все умрут» легко. Сказать «я умру» словно
бы себя предать. Словно бы сделать по отношению к себе что-то не очень хорошее.

Комаров в лесу видимо-невидимо. А людей нет.
Значит, кровь не самое главное комариное лакомство. Точнее, это и есть
лакомство, а не повседневная еда. Ещё точнее, чел. кровь – это такой главный
комариный наркотик, из-за которого и безрассудно погибнуть не страшно.


Баня на приусадебном участке – русский аналог
американского домика для гостей?


Интересно смотреть в поезде фильм, действие
которого происходит в поезде. С музыкой Филипа Гласса. Фильмы, которые
показывают по внутренней трансляции, кажутся вычурными. Но время летит быстрее.
Кажется, я нашёл самый оптимальный способ путешествия.

Роман пишется в отсутствии людей. Обязательное
условие. Роман и должен быть романом. С отсутствующими людьми. С реальностью, в
которой есть люди.

Декарт: хорошо прожил тот, кто хорошо скрывался.

«Дхаммапада»
«Если идёшь – иди;
вялый путник больше пыли поднимает по дороге»...
Мамардашвили
«Что делать в тёмном лесу, где много тропинок? Очень просто: встал на тропинку и не сворачивай.
Потому что лучше неправильно выбранной одной тропинки с решительностью
придерживаться, чем проявлять нерешительность. По одной, пусть, может быть, не
на основании знания выбранной тропинке, но мы ещё можем выйти из леса...»


Тайна Эльзы Ожешко раскрыта: в компе я нашёл
(именно нашёл – в завалах непрочитанныхтекстов, файлы с львовским романом одной львовской
писательницы, переданные мне Набатниковой. Решил почитать от нечего делать.
Понравилось. Действие происходит во Львове. Фотографию Ожешко я увидел во
Львовском краеведческом музее. Ничто не предвещало этой связи.

Какая разница между двумя фразами –«мир устал от совпадений» и «я устал от
совпадений»

Проехали станцию «Ночное». Закончил первую книгу


И этот момент – когда поезд троется... Должен
тронуться. Вскидываешь взгляд в окно. Снова не угодал: поезд всё ещё стоит не
перроне. Железо скрипнуло, но смещения снова не произошло, всё осталось как и
прежде – стоять на своих местах. Словно бы поезд играет с тобой, словно бы
трогаться с места следует неощутимо. Так явь неощутимо переходит в сон или
наоборот.


Я возвращаюсь в свою обычную жизнь. Из одной своей
обычной жизни – в другую свою обычную жизнь. Из дома в дом. Вчера, на вокзале,
спросил маму: а где мой дом? И там и здесь, сказала мама. Еду, чтобы стать как
все ( в Москве все приезжие). Чтобы жить своей жизнью. Нешто дома (дом номер
один) нельзя? Нельзя было?


Снова стоим в Потьме. Почти ночь. Читаю
телеграфный стиль Юрьенена. Долгая остановка. Телефон не работает: не берет.
Страшное место. Странное и страшное. Новое здание вокзала: одноэтажный, красный
кирпич и город написан нейтральными буквами как почта или вокзал. Специального
логотипа не заказывали, обошлись подручным, зелёным. И пустота вокруг. Неосвоенное
пространство. Голое. Прохладное: неоновая подсветка делает место необычным.
Точно здание вокзала вырезано из картона. А вокруг тьма и ничего нет. Позади и
вокруг. Только освещённый пятачок перед зданием и поезд полукругом, дальше
тишина полного ничто.

Бездомные собаки. Ещё более бездомные люди.
Кучкуются возле вагонов. Вобла. Грузди. Ежевика. Продавцы цветов дефилируют от
вагона к вагону: их товар более необязателен, значит, нужно двигаться. Люди
сидят на лавочках как в зале ожидания. Вдруг встают и идут куда-то. Без
команды. Смесь Стивена Кинга и «Прошлым летом в Мариенбаде». Вышка с красными
огнями. Пешеходный мост над путями.

Снова люди с шахматами и нардами. К проводнице
походит мальчик и спрашивает... газет. Она ему выносит пачку того, что входит в
комплект. Затрапезный «Гудок», обоссано-жёлтая «Комсомолка». Целая пачка. К
нему едва ли не бросаются продавщицы с воблой, мол, дай нам. И он им даёт –
каждой одинаковые газеты. Выглядит как кино, как утопия – как если люди не
видели газет. Как если они тут запрещены.

Проводнице легко быть добренькой. Она говорит:
хочешь, вынесу ещё? И выносит. И снова продовщицы срываются с насиженных мест,
как птенцы за уточкой, за мамкой-уточкой, прирученные со второго раза – поспеть
к бесплатной раздаче макулатуры. Завораживающее зрелище.

Перрон вымощен недавно фигуристой брусчаткой:
из-за этого зависает ощущение пустоты? Прогуливается пара, под руку. Становится
понятно: перрон у них вместо Бродвея, место для прогулок. Светло и мухи не
кусают. Сублимация комфорта. Спрашиваю у проводницы про газеты: отчего
ажиотация? Заворачивать что или скучно сидеть без дела, поезд ожидая?


Проводница говорит: Поела черники, так ногти
чёрными стали.


Наступает её профессиональный праздник: день
железнодорожника. Подруга из соседнего вагона (там купе ещё меньше, зато есть
душ) зовёт погулять: Праздник же!