|
| |||
|
|
Из писем к Мильштейну Размышляя над текстом, который я сейчас пишу. Интересно, на самом деле, твое мнение, хотя суть замысла понять можно только если прочитать изделие целиком. А целиком оно не существует. Только в моем воображении. Откуда патетичность в изображении любви? Тут две книги намечается. Они будут выдержаны в разной жанровой тональности. Для меня самая высшая писательская доблесть - обман читателя. Непредсказуемое течение текста. Поэтому сначала у меня идет классическая любовная "драма", которая во второй части изменится, станет чем-то другим. Самое интересное - чем. Именно поэтому сейчас мне нужна романтика и приподнятость. Мой север, север романа, выдуман от начала до конца, кстати. А то, что у тебя ощущение как от старой фильмы это здорово. Я намеревался сделать текст немного старомодным, основательным, по-здравому эпическим. Значит, получилось. Или получается. Причем, эту основательность важно совместить с некоторой сюжетной стремительностью, именно поэтому возникают главы для необязательного чтения, которые выносятся за скобки романа Вот что я еще хотел сказать о своем тексте. Мне не интересно делать сюжет или решать какие-то жизненные задачи. Для меня писание текста - это эксперимент в смысле своего понимания словесности. И он обязательно получится, если будет решать какие-то свои, сугубо имманентные текстуальные задачи. Все мои тексты так и построены - как размышления о тексте, как текст о тексте, этакие перманентные "Восемь с половиной". Каждый мой роман, таковы мои способы существования, о том, как пишется и функционируют нарративные структуры. А отнюдь не о том,о чем буквально написано. Именно поэтому мне интересно решать какие-то конструкторские задачи. В этом мне важно породить непредсказуемость из предсказуемости. Скажем, завязки твоих текстов (которые я читал), они с самого начала столь оригинальны, что их развитие оказывается непредсказуемым. И читателю ничего не остается, как идти вслед за тобой. Я строю немного иную систему. Я позволяю читателю идти вровень с собой, ставить читателя в определенную колею, чтобы потом показать ему, что его впечатление от текста ошибочное. Чтобы сам, ретроспективно, он понимал что к чему. Такой детектив без преступления, где обязательно должны быть ложные ходы его собственного, читательского расследования. Суггестия говорит о том, что совы - не то, чем они кажутся. Поэтому мои романы - про энергию заблуждения, про то, что реальность ВСЕГДА оказывается не тем, чем она нам кажется. Есть хорошее словосочетание "гносеологический кризис". Кажется, все мои книги, спасибо Шестову, именно про это. |
||||||||||||||