Дело в втором дне в Перми
Дело в том, что пермские литературоведы Марина и Володя Абашевы, которых я знаю по своей поэтической молодости, затеяли международную литературоведческую конференцию с приглашением «слонов», то есть, писателей; пишущих. Точнее, конференция проходит третий раз, вот нас и позвали с Костырко поучаствовать в круглом столе, посвящённом проблемам постмодернизма. Курилка, оказывается, жив. Чего и нам желает.
Педагогический университет стоит напротив «дома Дягилева», увешенного мемориальными досками. Причем, самому Дягилеву посвящена одна доска, две другие – советской художнице и герою советского союза. В таком смешении эпох и стилей видится особый пермский стиль, перетусовавший в странном порядке реалии губернского центра, советского областного центра и постсоветской вольницы, переполненной новостроями.
Несколько лет назад Абашевы, организовавшие культурный фонд «Юрятин» получили за него «Малого Букера». Подвижническая деятельность их феноменальна: за какие-то полтора десятка лет на культурной карте страны возник новый город – «Юрятин». Если кто не помнит: так называется город, описанный в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». Прототипом которого (теперь это точно установили учёные) является Пермь. Десятки мероприятий и изданий, исследований и литературных гастролей позволили создать в «провинциальном городе, похожем на Пермь» (так Чехов в письме характеризовал место действия пьесы «Три сестры») тонкий, но крайне насыщенный смыслами культурный слой. И если сестры Прозоровы всю жизнь стремились «в Москву! В Москву!», то ныне декан филфака местного педуниверситета Марина Абашева (Володя профессорствует в госунивере) созывают гостей со всех городов и весей в Пермь. Для того, чтобы обсудить текущий литературный момент. Марина эффектная и деловая, её все боятся и любят. Много лет мы не общались, а встретились, как если только вчера я тусил у них с Володей в общежитии и Марина варила на всю ораву спагетти, поливая их густым томатным соусом.



Весь первый день конференции мы с Сережей честно слушали доклады в актовом зале с облупившейся советской символикой. Задрапированный как складки отравленной туники. Сначала, от физиков лирикам, выступил ректор, сказавший что мы живем в новой стране, которой всего ничего – 15 лет. Ну а потом начались типичные литературоведческие камлания с чётким радиусом поражения – прямо в мозг, в мозг!
Доклады можно условно разделить на две категории. Во-первых, традиционное комментаторство на традиционные темы с точки зрения традиционных литературных ценностей, когда с завидным постоянством исследовались различные аспекты творчества наивреднейших писателей, типа Маканина или Петрушевской. Оно и понятно – творчество означенных святых может интересовать только людей глубоко литературно испорченных, порочных – преподавателей современной русской литературы, ибо в здравой памяти подвергать себя самоистязаниям могут лишь отдельные и особенные люди. Уж если высокопросвящённая редакция журнала «Знамя» пыталась опубликовать первый (и, надеюсь, последний) роман Петрушевской, ничего в нём не понимая [то есть, ставили, как призналась Наталья Иванова, вслепую], то что же взять с нормальных людей?!
Во-вторых… Самые интересные и живые выступления оказались посвящены коммерческой литературе, поп-культуре, трешу и литературной моде. Механизм раскрутки и позиционирования нынешних бестселлеров вскрывала Мария Черняк, исследовательница из Санкт-Петербурга («Новые литературные стратегии: массовая литература в 2006»). С пылу, с жару, на примере «Духless’a» Сергея Минаева. Оказывается, его первую книгу теперь, всего год спустя, проходят в университетах!
Не менее темпераментный ученый из Екатеринбурга Марина Литовская построила свой доклад («Феномен моды в современном литературном процессе») в том числе на примере творчества Людмилы Улицкой. Кстати, книгам Улицкой посвятили сразу несколько сообщений и на пленарных заседаниях (одновременно работало сразу несколько автономных секций, посвященных современной прозе, поэзии и драматургии). Татьяна Маркова из Челябинска анализировала «Концепцию человека и формы его изображения в литературе конца века», а критик журнала «Континент» (Москва) назвал свой доклад, посвященной текущей романистике «Большая форма и большой смысл». Известные критики и литературоведы Юрий Орлицкий (Москва) и Леонид Быков (Екатеринбург) ответствовали о положении дел в современной поэзии.
Несмотря на некое наукообразие, речь в докладах и сообщениях, на пленарных заседаниях и круглых столах идет о самом животрепещущем – как нам (литераторам, литературе) жить (выживать) дальше. Кажется, самыми интересными получились именно круглые столы, для участия в одном из которых («Постмодернизм устал?») нас с Сергеем Павловичем и позвали. Вместе с нами на этом столе выступали Анатолий Королев и Женя Ермолин.



Разговор получился интересным, несмотря на стремление модератора (Н. Иванова) выхолостить суть диалога, утопив его в ритуальных и бессмысленных заклинаниях. Задача Ивановой была выхолостить суть, продерижировав положенное время пустопорожним сотрясанием воздуха. Великий талант - она это сделала без сучка и не без задоринки.
В круглом столе посвященном современной драматургии принимал участие Борис Мильграм, худрук пермского драматического, недавно поставивший мюзикл по всё тому же «Доктору Живаго». Его афишами заклеена мартовская Пермь. Кстати, на одной из центральных улиц отдельным номером стоит ресторан "Доктор Живаго", внутрь не заходили, но в оформлении здания использованы пастернаковские рукописи.

После высокоинтеллектуальной прививки традиционного литературоведения нас позвали на банкет. Странная пристройка к университетской столовке во дворе (дворы в Перми - особая стать), похожая на привокзальный буфет, тесные столики, салфетки, скрученные в вертикальные трубочки, фаршированная грибами курица в кляре. За нашим столом неожиданно оказалась Нина Горланова, которую я не видел лет 15 (впрочем, как и всех остальных). В свое время мы начинали дружить, обильно переписываться (как это Нина умеет и любит), но чуть позже, она, видимо, обиделась на меня за статью в «Литературке». Теперь, выпив водочки под сальные тосты тамады мы замирились. К тому же ныне у Нины иная забота – её изводит злыдень-сосед по коммуналке, на войне как на войне, важны любые сторонники и единомышленники.



Нина пришла с ворохом своих картин, которые она рисует пальцами. Мне перепала декоративная рыба, которую нужно запостить отдельно. Из автореферата диссертации Ю.Ю. Даниленко, посвящённого творчеству Нины, мы узнали, что картины она раздаривает "сотнями". Нина постарела, конечно, но не утратила "пылу-жару", говорлива и темпераментна. Когда мы распределялись перед началом банкета по столам, к нашему "московскому" было ломанулся Королев, но увидив Нину сказал, что сядет в другое место. Двум медведям в одной берлоге, типа. От Нины же, разомлевшей, я узнал, что Наташа Шолохова, некогда привечавшая меня в Перми много лет назад, стала законченной наркоманкой, потеряла квартиру и разум, оказавшись в доме скорби. Ее судьба на совести… впрочем, не моё это дело.
Странное застолье, походившее то ли на весёлые поминки, то ли на свадебку без жениха. Мы с Сережей улизнули и пошли гулять вдоль Камы. В течении этих дней неоднократно натыкаясь на литературных знакомцев. Такой вот литературный город Пермь!

Кроме теории, на международной конференции, разумеется, озаботились и практикой. В Пушкинской библиотеке, где Юрий Живаго впервые увидел Лару прошли чтения романиста Анатолия Королева, объявившего, что мы – последнее поколение, которое умрет своей смертью (нанотехнологии обрекают наших потомков на бессмертие) и Алексея Иванова, знающего буквально всё про «Сердце Пармы» и «Золото бунта». Иванов прочитал главу из еще незаконченного романа «Блуда и МУДО», а столичные интеллектуалы Данила Давыдов и Дарья Суховей приняли участие в совместных поэтических чтениях, организованных Юрием Орлицким.Юра помнит меня по предыдущему посещению Перми, куда я приезжал "молодым поэтом" с только что вышедшей книжкой "Ангина". И вот ведь человек запомнил выступление и запомнил стихи, призвав меня выступить вместе со всеми. Был соблазн, конечно, но я решил, что окончательно закрыл для себя страницу поэтических страданий, потому ускользнул.
А вот Королев поразил, конечно, выстроив цепочку - заморозка людей + нанотехнологии = отсутствие болезней и бессмертие; бессмертие грозит перенаселением, поэтому, с помощью нано-роботов человечество начнет уменьшать себя в размерах, пока люди не превратятся в муравьев; слабее мы не будем, ибо сольемся в единый мировой компьютер-разум, наподобие соляриса.



Королев выступал на полном серьезе, народ внимал и было совершенно непонятно что это - декларация, перфоменс или обкатка-закладка основного концепта нового романа?