Дело о монументальной агитации и пропаганде
Дело в том, что не случайно одним из первых законодательных актов молодой советской власти стал декрет о монументальной пропаганде. Список героев и предшественников революционного переворота, составленный тогда Лениным со товарищи, на много лет определил специфику и приоритеты архитектурного облика российских городов.
Инстинкт временщика требует немедленной сублимации своих властных наклонностей: памятник – лучший способ «малой кровью» организовать идеологически заряженное пространство. Вероятно, эта потребность заложена не только в природе человеческой, но и вообще животной: собаки ведь тоже свои углы особым образом метят.
Человек, встав с четырёх лап, получил дополнительные возможности для обзора – метит он не границы обитания не только на земле, но и в воздухе, развешивая лозунги и плакаты, впрочем, недолговечные.


Иное дело памятник. Его так просто, по «щучьему велению» не воткнёшь. Дело даже не в получении разрешения: задумывая памятник необходимо всю улицу, весь квартал, всю видимую городскую инфраструктуру под него перестраивать. Что и повышает «длительность хранения» того или иного монумента: даже после торжественного сноса памятник Дзержинскому на Лубянке, смысловой центр архитектурного комплекса всей площади, зияет возмутительным отсутствием. Недостача его только обостряет ожидание некоего завершения, что не имеет разрешения и потому тревожит и подсознание и воображение.
Убрав с площади одиозный памятник, от него, тем не менее, не избавились, но привязали себя к нему ещё более сильно. Когда каменный гость из ГПУ стоял и не мешал круговерти свершаемого вокруг него движения, всё было нормально – он казался едва ли не невидимым. Теперь, когда его нет, мощь вопиющего отсутствия (на фоне угрюмо молчащих дворцов ГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ) увеличивает его значение тысячекратно.
Несмотря на то, что советский человек, в общем-то, не приучен к архитектурно-скульптурным изыскам. Ныне, получившие возможность путешествовать, россияне достаточно часто поражаются особой, потому что не такой как у нас культуре городской жизни. Чаще всего это касается старых городов Европы и Америки, ухоженных и вылизанных до неприличия.
Удивление и восхищение (по себе сужу) вызывают странные, ни на что не похожие конструкции, при ближайшем рассмотрении оказываются образцами современной скульптуры. Что там на них изображено – практически никогда не понятно. Тем не менее, на голубиный запрос обывателя «сделайте мне красиво» городское начальство откликается заказами первоклассным, модным или проверенным временем художникам, сооружающим свои опусы из очень хороших (это сразу видно), качественных материалов.
В Барселоне меня поразил гигантский спичечный коробок с горящими спичками, исполненный классиком американского поп-арта Клеасом Ольденбургом – музейного уровня вещь, а стоит под открытым небом в парке Олимпийской деревни. Особое очарование центру Амстердама придают столбики и столбы, лавки и остановки, сооруженные по чертежам Бранкузи – так, с помощью нескольких узнаваемых штрихов, городское пространство превращается в музейное.
Обилие таки специальных памятников не засоряет глаз, не мешает общению с окружающим пространством, ибо объекты эти, как правило, достаточно небольших размеров. Гигантомания и размах присущи либо сверхдержавам, типа Советского Союза, либо странам изначально провинциальным и, оттого, безыскусным.
Это же очень важно, что памятники ставят не обязательно политикам или полководцам, но – цветам, собакам, птицам, водопроводчикам, мыслям, да мало ли чему ещё! Меня очень тронула одна совершенно незаметная бронзовая скульптура, лежащая на одной из венецианских набережных прямо в воде, на кромке берега. Оказалось, что женская фигурка, практически незаметная в набежавшей волне, рябь ткани которой сливается с водной рябью, – памятник героям Сопротивления, беспафосный (разумеется, никакого пьедестала нет и в помине) и остроумный знак частной инициативе: когда каждый сам по себе решает – идти ему в Сопротивление или стараться жить так, как раньше.
В Европе, где права личности уважаются на всех возможных уровнях, заботятся даже о неназойливости памятников, которые ни в коем случае не должны доминировать над ландшафтом, навязывая округе свои, пусть даже и изысканные очертания.
Что такое камерный, едва ли не в человеческий рост, памятник, зачастую стоящий без постамента на ухоженном газоне или фонтан? Воплощающий идею соразмерности для ныне живущего, он организует, стягивает на себя, делает уютным локальный, совершенно небольшой участок улицы или общественного пространства. Не претендуя на глобальные задачи или точку в разрешении многовековых спорах, такой артефакт становится доминантой аллеи или поляны в парке. Не больше!
Памятники, доставшиеся нам в наследие от советского режима, призваны подавлять, нависая над прохожими всей мощью идеологического отдела. Тут уже не до интимности, не до уюту: хочется вытянуться по струночке и отдать честь. Поэтому лично я таких мест просто бегу. Никакого покоя, одна воспалённая революционность и приоритет классового начала над отныне привычным нам частно-собственническим.
Абстрактная скульптура не приживается на улицах наших городов по самым разным причинам. Российским топосам далековато до совершенства, слишком много у нас беспорядка, «крови и почвы», хаоса и случайностей – когда любая брошенная будка или остатки строительных материалов могут оказаться произведением современного искусства. Актуальный арт способен существовать только в стерильности музейного пространства или же на напрочь обжитых территориях. Композициям Мура лепо стоять на пресловутом английском газоне, за которым ухаживали три сотни лет к ряду. А когда у нас летом сплошь и рядом – ремонтные работы по оздоровлению коммуникаций и зима всех хозяйственников очередной раз застала врасплох да неподготовленными – какой смысл испытывать городское пространство экспериментами скульпторов-модернистов. Зачем нам нарочито развешивать мобили в духе Калдера, когда у нас любой строительный кран выглядит что твой мобиль?!
Кроме того, нужна определенная эстетическая подготовка, определенный уровень мышления, для того, чтобы понять и принять отвлечённость замысла. Все это каким-то тонким образом напрямую связано не только с всеобщим прожиточным уровнем, но и самостоянием любого отдельного индивида. В этом смысле монументальное искусство наших городов не очень далеко ушло от украшения детсадовской площадки, где для удобства детей анонимный халтурщик раскидал фигурки мышек да мишек.