Дело о прогулке вокруг дворца графа Потоцкого
Слава повел нас по омытому дождём городу к дворцу графа Потоцкого. В детской моей внутренней топографии он стоял не отшибе - несколько роберовских совершенно руин с пробоинами сверху и с боков, провалами, заросшими травой, неожиданно открывающимся сборку от правого флигеля видом на долину с запущенным водоёмом. То, что любили изображать немецкие романтики, то что Робер ввёл в канон. Однако, в реальности всё оказалось несколько иначе. Центральный дворец просматривается прямо с центральной площади Тульчина - на него смотрит победительный Суворов. Улица Розы Люксембург, на которой в доме 25 жил мой отец до переезда в Чердачинск, расположена ниже уровня городского моря и начинается сразу за воротами, поставленными в ознаименования 300-летия присоединения Украины к России,там где липовая аллея ведет во Брацлав и город, собственно говоря, начинается. Частный сектор. Поэтому в центр мы добирались не очень часто, а зачем, если пруд и рынок под боком, есть сад и задушевные соседи... Поэтому я вспоминаю жизнь на улице Розы Люксембург как некое автономное от всего остального Тульчина плаванье. И для того, чтобы пробраться к развалинам дворцового комплекса, нужно было, совсем как в "Фантастической симфонии" Гектора Берлиоза, где есть часть "В полях", прослушать первые части опуса.



Центральный дворец оказался раскрашенным, подновлённых, а факультативные павильоны стоят в разной степени законсервированности. У правого есть стёкла, а вот в левом все окна первого этажа замуровали, после того, как один из подростков, перепрыгивавший забавы ради с одного гнилого перекрытия на другое, сорвался вниз и умер. Отреставрированный корпус издали (или если снять очки) можно принять за какой-нибудь питерский пригород, но если подойти ближе очарование архитектурного суржика мгновенно растворяется - во дворце, где после Потоцких последовательно размещались сначала казацкие, а затем и советские казармы ныне работает училище культуры. Когда мы недружной толпой подошли к воротам, ведущим в парк и дворец, нас оглушила музыка - внутри училища культуры весьма бескультурно играли очередную свадьбу. Слава элегически сказал, что расписание торжественных церемоний расписано до декабря. Брачующие не жалеют ни дицебелл, ни наследства Потоцкого. Любопытствующие архитекторы из Питера пробрались внутрь празнующего здания и отметили там, внутри, тупой евроремонт.



Зато стоило нам зайти за угол правого флигеля и музыка волшебным образом смолкла. Будто по мановению неизвестно кого. Праздные архитекторы, чью впечатлительность подогревали принятые на грудь градусы, разбрелись в молчаливом восхищении по периметру, никогда ещё руина Потоцкая не чувствовала себя звездой экрана - десятки блицев, видеокамера, внимательное ощупывание вглядом, оценка кладки, перекрытий, устройства колонн... В воспоминаниях, тем более, детских, меланхолия и разруха всегда преувеличиваются, не только у страха глаза велики, но и у дистанции, отделяющей того меня от меня этого. Отчего-то стала очевидной эта акмеистическая тоска отца по мировой культуре, которую сам он, занятый излечением людей, в полной мере осуществить не смог, но передал, стократно возросшую и ставшую несущим смыслом, мне. Память схватывает только основные очертания, только наиболее выдающиеся детали, отчего-то врезающиеся в лепет восприимчивости, возвращаясь, ты замечаешь то, чего не видел раньше, то, что запало в промежуток, за комод. Узнаёшь и не узнёшь это место, давно экспроприированное тобой, обжитое и пережитое. Пережитое и пережёванное. Небо, вот только небо, пожалуй, осталось прежним.



Попытались спуститься вниз, но это оказалось невозможным. Там, где были дали и водоем, загибавшийся под нашествием травы, стоял непроходимый кустарник и плакучие ивы, придающие Тульчину особенно парадный и вдохновенный вид, стояли насмерть, не пуская нас туда, где когда-то стояла зеркальная вода, система водоемов с водападами и отдельными островками (над одном из них, собачьем, Потоцкий хоронил своих псов, ставя им мраморные эпитафии, одну из них можно увидеть в Тульчинском краеведческом музее) ушла вместе с эпохой и обожанием порядка. Горожане утилитарны, всё, что находится сверх привычных надобностей, отметается без какой бы то ни было задумчивости, оттого там, где раньше гулял простор теперь запустение английского парка. Тоже ничего, но уже, вроде как, из другой оперы.



А вокруг дворца, где раньше роскошествовал парк, а в оранжерейных переходах чирикали экзотические птички, понавтыкали тупых бетонных (да даже если и кирпичных) построек. Ими мы и вырулили обратно в город. На сладкое, многомудрый Слава (позже он признался мне, что это была третья его экскурсия по Тульчину - первую он водил для своих родствеников из Одессы, а вторую для двух приезжих исследовательниц местной иудаики) оставил перекошенный и перекрученный дом-лабиринт с надписью на стене "Продаётся хата". Архитектурная общественность, приободренная посещением кафе "Пивник", где Жанна К. заказала ещё одну бутылку водки, а я поднял тост за выход в тульчинский космос громко офанарела (ибо подсветки никакой практически не было) и начала ломиться внутрь. Слово за слово, нас пустили в лабиринт. Коля (организаторские способности его кажутся мне безграничными) вызвался пускать посетителей внутрь обитаемой исторической реликвии маленькими порциями - ибо не выдержит халупка. Входишь, в нос шибает густой, настоенный десятилетиями запах, его нельзя назвать неприятным, он густой и живой практически, как йогурт; складчатый как кисель и кисейный как замаскированная под жизненные процессы, гниль. Чистый Маркес, "Сто лет одиночества".