Дело о свойствах фона
Дело в том, что возраст связан, с одной стороны, с сужением пространства выбора, но, с другой, полной отменой категории обязательности. Я помню как в прошлых сериях своей жизни новогодняя телепрограмма представляла из себя самое что ни на есть манкое лакомство, обещавшее россыпи разнообразия, которое ожидалось и заранее помечалось в программе кружочками; да что новый год - каждая полученная в почтовый ящик телепрограмма на неделю придирчиво изучалась и анализировалась, ну и где сейчас это всё? Интерес возникает всё реже и реже и дело не только в усталости и раздраженности телевидением, которое орет благим матом, блажит и кликушествует на повышенных тонах, не давая возможности спуститься со второго этажа на первый. Дело в перемене самой структуры желаний и желания, которые (которая) пребывают в каком-то затянувшемся кризисе и немочи. Что толку напрасно и вечно желать?
И вот уже и не желается, не потому что нет толка, а потому что желания испаряются быстрее открытого месторождения спирта, желание оказывается самой нестойкой эмоцией из всех самых нестойких эмоций и ещё нужно понять почему (отчего) это происходит. Кажется, желания возникают когда, на самом деле, ты перестаёшь желать, когда тебе всё равно, когда ты плюнул и забросил свою бесмертную душу. разменявшись на частности. Вот когда есть частности тогда и возникают желания - ковыряться где-то там в несущественных мелочах, ибо существенное всегда неизменно и неизбывно, оно больше Титаника, а ты стоишь по правому его борту и дивишься протяжённой протяжённости. Желания - это там, где телевизор, то есть, на первом этаже.

Не перестаю удивляться громкости поп-культуры. Для того чтобы безошибочно цепляло, всё что производит шоу-бизнес должно быть очень ярко (ярче яркого), очень красиво (пирожное бизе какое-то), слаще сладкого, громче громкого. Посему, разумеется, оно не может не проникнуть, ибо разработано не менее изощрённо чем НЛП какое-нибудь. Поэтому стесняться того, что нравиться или, неожиданно, напеваешь, не стоит - оно же спецом для того и создано. Но как же унизительны и приземисты, однообразны эти истошная громкость, сладость, яркость, красивость, сколь нечисты они и, почему-то неизбывно, поверхностны. Вот, казалось бы, Шуберт тоже избыточно красив, но он ведь ещё и гармоничен, ещё и наполнен чем-то изнутри, да? Может быть, дело именно в этой самой наполненности и проработанности содержания?

Желание совладать тобой, выдавить из тебя запрограммированную эмоцию не порождает ничего, кроме сопротивления - сколько раз ловил себя на этом в театре, когда финал требовал повышенного количества высоких и низких частот. Как в Ленкоме, где всё, вроде, делают правильно, но, значит, есть какая-то внутренняя неуверенность в содеянном, если её пытаются для наверняка закрепить сверху, залакировать ванной с кетчупом. Дело даже не в обмане, который начинаешь подозревать, и не в обмене, который обязательно хотят навязать поп-напёрсточники, дело же в самой структуре потребления, обедняющей и, таким образом, обдирающей твой вкусовые рецепторы, как липку. Ибо здесь как в нуркумании или гонке вооружений - простые чувства и полутона естественного букета более не канают - не воспринимаются просто. Ибо разницу эту невозможно объяснить - её можно лишь почувствовать, но как же ты её почувствуешь, если органы чувств твоих изгвазданы перманентным юзаньем?!


Точнее, хотел написать - про то, как музыка меняет тональность жизни, становясь вполне автономными декорациями. Ярко выраженный фон способен поменять ощущение от происходящего в самой что ни на есть сердцевине, в самой что ни на есть сути. Любое, даже самое простое действие, исполненное внутри семиотически насыщенной рамы становится иным, более значительным, артистическим, вписанным в более протяженный контекст. Достаточно сравнить посещение булочной в районе Ясенево или, ну, например, в Венеции. Когда Лебедев приезжал из Парижа или Вадька из Нью-Йорка, то, в первую очередь, я спрашивал их именно об этом - каково им жить внутри спектакля, оформленного многозначительными извне привнесенными символами и смыслами? Оба они меня не поняли. Лебедев сказал: НУ а что декорации - моя холостяцкая берлога...
Повышенная семиотическая активность фона позволяет тебе побыть кем-то еще...Добавить, приплюсовать, приплюснуть. В этом смысле, жизнь в районе Сокола или, тем более, посёлка АМЗ, откуда я веду свой полный сокрытого трагизма, репортаж, равно самой себе или даже меньше самой себя, ибо надоедает всё время вытаскивать себя за волосы из экзистенциальной изжоги и небытия. И тогда на помощь приходит музыка. Скажем, сегодняшний день - это первый том "Войны и мира", наложенный на корпус Шубертовских симфоний, прослушенных от первой до девятой включительно. Комлпект прослушал, день и сложился. Прошёл день, то есть. Тихий такой. на втором этаже, откуда вид на жеванное пространство и застиранный (словно бы уже краешек февраля) мир. Я ставлю виолончельные баховские сюиты в исполнении растроповича и словно бы оказываюсь внутри бергмановского фильма: поздняя осень, солце садится, запекая простуду на верхней губе и красную смородину на кустах возле бани...