Дело о воздухе
Дело в том, что уральский челябинский воздух заметно отличается от того, в котором живёшь всё остальное, помимо январских вакцинаций, время. Разница шибает в нос, стоит лишь выйти из поезда. Проще всего приписать разницу экологическому неблагополучию, однако, разница эта заметна и внутри какого-нибудь многовекового, стерильно хрустящего, бора, так что это родовое, имманетное, издревле существующее и особенно заметное именно зимой, когда обостряются восприятие и воспоминания.
Влажность, о которой вспоминаешь во вторую очередь, тоже влияет на вкусовые рецепторы носа, однако же, повторюсь, воспоминания играют роль в формировании обоняния больше каких бы то ни было физических параметров. Я помню детство, раннюю старость дня, сизость снега по дороге к дружескому дому и дымы, стоящие столбом - толстые пуповины, из-за чего поселковые дома кажутся подвешенными к огромной новогодней ёлке. Сугробы и снег хрустит под ногами, мороз отдаётся в бронхах, вот тут - на соединении температур, звуков и запахов (обязательно лают собаки - отрывными календарными листочками) и рождается формула уральского воздуха. Он словно бы угреват и колюч, точно привкус сожжённого угля существует внутри пузырьков минеральной воды, из которой, собственно, он и состоит. Рано поседевший пепел, смешиваясь со снегом, придавливался толстым слоем плавленного неба с кусочками бекона, сушеными грибами, звёздами и вытертым от частых злоупотреблений пахом млечной мученистости, кислород заряжался омутом высосанных темнотой пространств, когда только близлежащие дома кажутся обитаемыми и только близлежащее территории реально существующими. Снова лают собаки, придавая челябинскому воздуху привкус охлаждённых крабовых палочек, мелко наструганных на тяжёлой деревянной доске, обсыпанных орехами марципанов и всякого прочего зимнего перламутра, вылитого из ведра вместе с помоями через дорогу от тёплого дома с душной и влажной ватой внутри.