Дело о промежутках между городами
Дело в том, что Израиль мирволит сентиментальности: Лена начала ответный тост на своём юбилее и расплакалась. Мы отмечали её день рождения в иерусалимском ресторане "Габриэль" и большая часть оказавшихся за столом имела челябинские корни. А за день до этого, назначив Гене стрелку в бывшем тель-авивском порту, превращённом в зону для гуляния, пошли на площадь Рабина, где люди отмечали шестидесятилетие страны. С фейерверком и концертом - то, что у нас называется "народным гулянием" и подогревается водкой и пивом. Здесь никого подогревать не нужно, все уже давно размягчены и сварены вкрутую. Оттого, кстати, избыточно сентиментальны, открыты. Безногий бомж собирал поживу в толпе перед перед переполненной, чечевице негде упасть, сценой, но все остальные представители израильской общественности были социально вменяемы и адекватны, подпевали певцам и пестовали подрастрающее поколение. Детей здесь видимо невидимо.
Такая странная плотность и концентрированность делает любое движение или событие символически насыщенным. Но не в культурном смысле (как это было бы, ну, например, в Венеции или в Париже), а в бытовом, бытийном. И это касается не только Иерусалима, но всей протяжённости, которую иначе как концентрированным кубиком кино я не воспринимаю.


Антураж срединного Вендерса. "Алиса в городах", с этим заоконным пейзажем бесконечных зон отчуждения, которые тянутся подле поезда и маленькая Алиса потихонечку растворяется в нём, не выходя из своего купе. Все эти развилки и указатели развилок, холмы, поросшие разросшимися специями, белые кубики доова, поворачивающиеся вслед за солнцем, дорожные разметки и параллельно существующие в движении автомобили. Это антураж "Париж, Тахаса", захолустья, изнуренного солнцем и затруднёнными коммуникациями, неуютной ассиметрией и обезжиренной безжизненностью в стык с окультуренными территориями. Переход незаметен, но и невозможен. Скука переплавляется в негу и расслабленность, нега в открытость и чувствительность. Патриотизм процветает, обильно поливаемый концентрацией бытового символического и только на берегу, возле моря, простор с открытой второй скобкой, действует отрезвляюще. Морской бриз и одиночество, которое всегда испытываешь, сталкиваясь с громадой, действуют отрезвляюще. Трезвость это когда голова закреплена в невидимых пазах и соотвествует обыденному состоянию, то есть, становится незаметной. Прозрачной.

Устройство Израиля напоминает мне карту-схему метрополитена. Города-станции, выпуклые круглешки с куполами церквей и миноретов, ну, и тоннели автобанов, мелкая кровеносная сетка улиц и дорог, самое главное здесь происходит в "тоннелях", в промежутках и зазорах,в том, что между и движется. Кажется, что одно агрегатное состояние меняется на другое только когда ты едешь в машине и мазган меняет воздух вокруг. Это как если ты заходишь на Соколе в час небывало ярко расцветшего солнца, а выходишь, сделав несколько пересадок, где-нибудь на южной окраине, когда стемнело и ральность снова, очередной раз, переменилась в непредсказуемом направлении.