|
|
Пишет Paslen/Proust (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} paslen)@ 2009-09-10 17:17:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Моцарт Глиэр и Скрябин. Фестиваль РНО в Большом театре
Иногда достаточно одной улыбки, чтобы концерт пошёл по нарастающей; ещё не начали играть концерт Моцарта для флейты и арфы, а вот выбежал солист Максим Рубцов, начал разминать губы и сердцу стало веселей. Выбежал весёлый и раскованный парень, которого распирало от радости и предвкушения; подмигивая коллегам и самому Плетнёву, он, кажется, растопил ледяное настроение даже самого Маэстро: Плетнёв заулыбался и потянулся к флейтисту, который играл как пел. Подвижный и раскрепощённый, Рубцов обращался с флейтой как с гитарой, ритмично дёргался и только не танцевал, точно он едет в метро, на ушах наушники и он слушает что-то очень драйвовое. Похожим образом, вёл себя на сцене (с учётом всех условностей) Меркьюри, который точно так же светился изнутри и перекачивал через тело огромные потки энергии.
Музыканты из оркестровой ямы не испорчены вниманием, в них нет поведенческих штампов, свойственных виртуозам. Демонстрируя удаль, они смущаются и не знают, как себя вести. И, в самом деле, кто знает, как должен себя вести солирующий флейтист? Арфистку не видно из-за инструмента, духовики в следующем опусе, будут сидеть на стульях, а вот флейтист стоит и гнётся, точно ива и играет как умеет...
...Моцарт просвистел в одно мгновение; затем вышла дюжина духовиков, ведомых английским кларнетистом Майклом Коллинзом для того, чтобы сыграть ещё один моцартовский опус.
Стал очевидным замысел: показать людей, которых обычно не видно, ведь духовиков и, тем более, арфистку Светлану Парамонову и флейтиста Максима Рубцова заслоняют колосящиеся поля смычковиков. Солист, как правило, противопоставлен общей оркестровой массе, а тут солистов извлекали из недр рассаженного на сцене камерного состава, где каждый музыкант - как на прострел, виден, слышен и, ведь, не спрячешься.
Духовое звучание специфично, если проводить параллели с графикой, то это, скорее, сангина. Ансамбль духовиков сделал Моцарта похожим на нынешних минималистов, на какой-нибудь "Майкл Найман бенд", хотя где Найман и где Моцарт?! Точнее, когда было барокко и откуда вытекли нынешние звуковые обойщики?!
Так вот оттуда же...
А потом, после антракта, начали играть концерт Р. Глиэра, застрявшего между Чайковским и Прокофьевым, между "Евгением Онегиным" и "Огненным ангелом", с выдающимся солистом Алексеем Серовым, который выдавал на валторне пассажи и трели изумительной сложности. В полной тишине, ибо оркестр замер, оголив присутствие солиста, окончательно превратив концерт в чемпионат силовых противоборств.
Или же в чемпионат по фигурному катанию, когда каждый солист выказывал чудеса квалификационного мастерства. Есть же в фигурном катании неприлюдные состязания в "школе", когда спортсмены совершенно незрелищно вырисовывают на льду восьмёрки - скользят по знаку бесконечности, позволяя жюри рассматривать минимальные отклонения от нарисованной циркулем формы.
Так и на сцене Большого театра в этот вечер солисты являли примеры самодостаточного мастерства, игру мускулами, предлагая пищу не сколько для сердца, сколько для зрения.
А потом началась "Поэма экстаза", где все эти же самые солисты влились в общую массу, вот те же самые исполнители, что час назад блистали в свете софитов, утопили тщеславие в коллективных усилиях, из-за чего Скрябин начал подниматься как на дрожжах. Развиваясь и развившись, к финалу, в храмовую гору, которой к коде придавило, кажется, всех. Тяжесть и щедрость, одинаковы ваши приметы.
Плетнев, понятное дело, работает "обыкновенным волшебником": поджав губы, с невозмутимым видом, машет палочкой, при этом выдавая исполнение редкостной мощи и силы - точно запуская космический корабль.
Сначала, пока отходят первая и вторая ступени модернистской вседозволенности, вся эта мощь возникает в сольных выступлениях трубача Владислава Лаврика, а затем вибрирующий отрыв, нарастающий вместе с нарастанием звучания, набирает окончательную мощь и выдав финальный протуберанец, оставляет без сил всех - и слушателей и исполнителей и самого Плетнёва, который, несмотря на овацию, даёт сигнал оркестрантам расходиться...
Иногда достаточно одной улыбки, чтобы концерт пошёл по нарастающей; ещё не начали играть концерт Моцарта для флейты и арфы, а вот выбежал солист Максим Рубцов, начал разминать губы и сердцу стало веселей. Выбежал весёлый и раскованный парень, которого распирало от радости и предвкушения; подмигивая коллегам и самому Плетнёву, он, кажется, растопил ледяное настроение даже самого Маэстро: Плетнёв заулыбался и потянулся к флейтисту, который играл как пел. Подвижный и раскрепощённый, Рубцов обращался с флейтой как с гитарой, ритмично дёргался и только не танцевал, точно он едет в метро, на ушах наушники и он слушает что-то очень драйвовое. Похожим образом, вёл себя на сцене (с учётом всех условностей) Меркьюри, который точно так же светился изнутри и перекачивал через тело огромные потки энергии.
Музыканты из оркестровой ямы не испорчены вниманием, в них нет поведенческих штампов, свойственных виртуозам. Демонстрируя удаль, они смущаются и не знают, как себя вести. И, в самом деле, кто знает, как должен себя вести солирующий флейтист? Арфистку не видно из-за инструмента, духовики в следующем опусе, будут сидеть на стульях, а вот флейтист стоит и гнётся, точно ива и играет как умеет...
...Моцарт просвистел в одно мгновение; затем вышла дюжина духовиков, ведомых английским кларнетистом Майклом Коллинзом для того, чтобы сыграть ещё один моцартовский опус.
Стал очевидным замысел: показать людей, которых обычно не видно, ведь духовиков и, тем более, арфистку Светлану Парамонову и флейтиста Максима Рубцова заслоняют колосящиеся поля смычковиков. Солист, как правило, противопоставлен общей оркестровой массе, а тут солистов извлекали из недр рассаженного на сцене камерного состава, где каждый музыкант - как на прострел, виден, слышен и, ведь, не спрячешься.
Духовое звучание специфично, если проводить параллели с графикой, то это, скорее, сангина. Ансамбль духовиков сделал Моцарта похожим на нынешних минималистов, на какой-нибудь "Майкл Найман бенд", хотя где Найман и где Моцарт?! Точнее, когда было барокко и откуда вытекли нынешние звуковые обойщики?!
Так вот оттуда же...
А потом, после антракта, начали играть концерт Р. Глиэра, застрявшего между Чайковским и Прокофьевым, между "Евгением Онегиным" и "Огненным ангелом", с выдающимся солистом Алексеем Серовым, который выдавал на валторне пассажи и трели изумительной сложности. В полной тишине, ибо оркестр замер, оголив присутствие солиста, окончательно превратив концерт в чемпионат силовых противоборств.
Или же в чемпионат по фигурному катанию, когда каждый солист выказывал чудеса квалификационного мастерства. Есть же в фигурном катании неприлюдные состязания в "школе", когда спортсмены совершенно незрелищно вырисовывают на льду восьмёрки - скользят по знаку бесконечности, позволяя жюри рассматривать минимальные отклонения от нарисованной циркулем формы.
Так и на сцене Большого театра в этот вечер солисты являли примеры самодостаточного мастерства, игру мускулами, предлагая пищу не сколько для сердца, сколько для зрения.
А потом началась "Поэма экстаза", где все эти же самые солисты влились в общую массу, вот те же самые исполнители, что час назад блистали в свете софитов, утопили тщеславие в коллективных усилиях, из-за чего Скрябин начал подниматься как на дрожжах. Развиваясь и развившись, к финалу, в храмовую гору, которой к коде придавило, кажется, всех. Тяжесть и щедрость, одинаковы ваши приметы.
Плетнев, понятное дело, работает "обыкновенным волшебником": поджав губы, с невозмутимым видом, машет палочкой, при этом выдавая исполнение редкостной мощи и силы - точно запуская космический корабль.
Сначала, пока отходят первая и вторая ступени модернистской вседозволенности, вся эта мощь возникает в сольных выступлениях трубача Владислава Лаврика, а затем вибрирующий отрыв, нарастающий вместе с нарастанием звучания, набирает окончательную мощь и выдав финальный протуберанец, оставляет без сил всех - и слушателей и исполнителей и самого Плетнёва, который, несмотря на овацию, даёт сигнал оркестрантам расходиться...
