|
|
Пишет Paslen/Proust (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} paslen)@ 2010-02-03 01:32:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
От Рембрандта до Вермеера. Пинакотека
Пинакотека - относительно новое важное арт-место, находящееся на площади Мадлен и ещё не попавшее во все путеводители. Даёт коммерчески выверенный верняк: после голландской живописи из закрытого на ремонт амстердамского Рейксмузиума, привозят ретроспективу Мунка. Так что со вкусом здесь всё в порядке, а одной обязательной для посещения точкой, больше; что не есть гуд, так как самой большой радостью последних дней оказался сокращённый вариант постоянной экспозиции в ДОрсе и отсутствие едва ли не трети картин в Оранжерее.
А с утра, надо сказать, дождь лил мелкий и бескомпромиссный, точнее, даже не лил, но тыкался в очки и портил настроение; поэтому самой важной частью посещения Пинакотеки оказалась получасовая очередь под ветром, отчасти спровоцированная тем, что во вторник подавляющее большинство музеев не работает. Хотя в ДОрсе очередь сегодня была в два раза больше, но шла в два раза быстрее, а дождь и вовсе отсутствовал, хотя речной ветер (ну чистый Писсаро, местами переходящий в Утрилло) с реки старался изо всех сил. Всё-таки, дождь и ветер - самая лучшая погода для изучения голландского сумрачного света.
Внутри нельзя фоткать, стены окражены в тёмно-синий и в тёмно-зелёный, а свет почти отсутствует; есть лишь подсветка картин, точечно-расфокусированная из-за чего в полумраке узких залов, из которых выстроен трехэтажный лабиринт, ничего не видно, кроме картин и витрин с драматически красивыми артефактами.
Обычная малая голландская живопись. Много ван Остаде, по одному Тербоху и Геде; стена пейзажей Рейнольдса, три замечательных Хальса, шесть Рембрандтов (четыре портрета, из них два со стариками, один - печальный, многомудрый еврей, другой - чурбан в чурбане; затем мушкетер, размером с почтовый конверт и две больших многофигурных композиции на библейские темы) и, на закуску, Вермеер со служанкой и госпожой, снятой как бы из прихожей и, при этом, плохо скадрированной. Всё остальное - масса цветочных натюрмортов, офортов и рисунков, бытовых зарисовок и морских гравюр, отменного, разумеется, качества, но скучное до скуловорота.
И толпы людей (снова встретил своих консерваторских незнакомцев), стоящих под дождём, чтобы. Странно? И я стал думать про выбор путешественника и выбор его предпочтений, в которых кино и драматический театр стоят на последнем месте из-за незнания языка. Опера, как правило, это дорого и эпизодически, важный, но необязательный пунктум любой программы, к нему нужно готовиться заранее и основательно, что не всегда возможно. К тому же в хитросплетениях концертой жизни, порой, путаются и сами меломаны, куда уж до этого приезжим? Так что филармонические концерты тоже отпадают. Народ, приезжающий в, ходит, в основном, по му-зе-ям. И отгадать почему он предпочитает здесь изобразительное искусство всем прочим - интересная
задача.
Мне кажется, оттого, что в основе музейных хаджей лежит всё та же идея путешествия по святым местам; идея паломничества и причащения к мощам святых. Общество перестало быть религиозным, а инстинкт остался.
Но картины - это ведь, с одной стороны, квинтэссенция культурного (национального, наднационального, эстетического) опыта, а с другой - замещение реального города и реального опыта жизни в нём. Скажем, я включаю музыку, чтобы в это время не слушать новости по телевизору или сам телевизор; одно вытесняет другое. Скажем, я точно знаю, что пока идёт концерт или спектакль со мной мало что может случиться (мне, кстати, тут в Зингаро Андрей предлогал сходить, так я отказался).
Вот чужой город, как место непривычное и, потому, повышенно опасное (как практически, так и семиотически, отчего, например, обостряется поиск двойников в толпе или в метро, что, как мне кажется, есть косвенный знак перебора ключей и подбора отмычек, сцеплений с тем, что вокруг)
и требует (или предлагает) сублимацию получения информации о месте пребывания через эти самые окна выхода вовне. Тем более, что и картины и музеи, уже давным давно выставляющие сами себя, тоже являются частью вселенной.
Всегда, не только в дурную погоду, возникает альтернатива уже даже не проведения досуга (что не есть досуг в такой поездке?), но а) способа сбора информации; б) опыта постижения окружающего тебя окружения; в) целеустремлённого отгораживания от действительности. Ведь всегда же почти стоит эта альтернатива, камни или люди, и мы почти всегда выбираем - что? В прошой, едва ли не полуторомесячной моей парижской жизни я отказался от походов по музеям. Помогло ли мне это - запомнить или забыть город, в котором?
Вот вопрос вопросов, а пока он не решён, продолжаешь, как подорванный, носиться по тёлым пространствам с искусственным освещением, не помогающим ни забыть, ни забыться.
Пинакотека - относительно новое важное арт-место, находящееся на площади Мадлен и ещё не попавшее во все путеводители. Даёт коммерчески выверенный верняк: после голландской живописи из закрытого на ремонт амстердамского Рейксмузиума, привозят ретроспективу Мунка. Так что со вкусом здесь всё в порядке, а одной обязательной для посещения точкой, больше; что не есть гуд, так как самой большой радостью последних дней оказался сокращённый вариант постоянной экспозиции в ДОрсе и отсутствие едва ли не трети картин в Оранжерее.
А с утра, надо сказать, дождь лил мелкий и бескомпромиссный, точнее, даже не лил, но тыкался в очки и портил настроение; поэтому самой важной частью посещения Пинакотеки оказалась получасовая очередь под ветром, отчасти спровоцированная тем, что во вторник подавляющее большинство музеев не работает. Хотя в ДОрсе очередь сегодня была в два раза больше, но шла в два раза быстрее, а дождь и вовсе отсутствовал, хотя речной ветер (ну чистый Писсаро, местами переходящий в Утрилло) с реки старался изо всех сил. Всё-таки, дождь и ветер - самая лучшая погода для изучения голландского сумрачного света.
Внутри нельзя фоткать, стены окражены в тёмно-синий и в тёмно-зелёный, а свет почти отсутствует; есть лишь подсветка картин, точечно-расфокусированная из-за чего в полумраке узких залов, из которых выстроен трехэтажный лабиринт, ничего не видно, кроме картин и витрин с драматически красивыми артефактами.
Обычная малая голландская живопись. Много ван Остаде, по одному Тербоху и Геде; стена пейзажей Рейнольдса, три замечательных Хальса, шесть Рембрандтов (четыре портрета, из них два со стариками, один - печальный, многомудрый еврей, другой - чурбан в чурбане; затем мушкетер, размером с почтовый конверт и две больших многофигурных композиции на библейские темы) и, на закуску, Вермеер со служанкой и госпожой, снятой как бы из прихожей и, при этом, плохо скадрированной. Всё остальное - масса цветочных натюрмортов, офортов и рисунков, бытовых зарисовок и морских гравюр, отменного, разумеется, качества, но скучное до скуловорота.
И толпы людей (снова встретил своих консерваторских незнакомцев), стоящих под дождём, чтобы. Странно? И я стал думать про выбор путешественника и выбор его предпочтений, в которых кино и драматический театр стоят на последнем месте из-за незнания языка. Опера, как правило, это дорого и эпизодически, важный, но необязательный пунктум любой программы, к нему нужно готовиться заранее и основательно, что не всегда возможно. К тому же в хитросплетениях концертой жизни, порой, путаются и сами меломаны, куда уж до этого приезжим? Так что филармонические концерты тоже отпадают. Народ, приезжающий в, ходит, в основном, по му-зе-ям. И отгадать почему он предпочитает здесь изобразительное искусство всем прочим - интересная
задача.
Мне кажется, оттого, что в основе музейных хаджей лежит всё та же идея путешествия по святым местам; идея паломничества и причащения к мощам святых. Общество перестало быть религиозным, а инстинкт остался.
Но картины - это ведь, с одной стороны, квинтэссенция культурного (национального, наднационального, эстетического) опыта, а с другой - замещение реального города и реального опыта жизни в нём. Скажем, я включаю музыку, чтобы в это время не слушать новости по телевизору или сам телевизор; одно вытесняет другое. Скажем, я точно знаю, что пока идёт концерт или спектакль со мной мало что может случиться (мне, кстати, тут в Зингаро Андрей предлогал сходить, так я отказался).
Вот чужой город, как место непривычное и, потому, повышенно опасное (как практически, так и семиотически, отчего, например, обостряется поиск двойников в толпе или в метро, что, как мне кажется, есть косвенный знак перебора ключей и подбора отмычек, сцеплений с тем, что вокруг)
и требует (или предлагает) сублимацию получения информации о месте пребывания через эти самые окна выхода вовне. Тем более, что и картины и музеи, уже давным давно выставляющие сами себя, тоже являются частью вселенной.
Всегда, не только в дурную погоду, возникает альтернатива уже даже не проведения досуга (что не есть досуг в такой поездке?), но а) способа сбора информации; б) опыта постижения окружающего тебя окружения; в) целеустремлённого отгораживания от действительности. Ведь всегда же почти стоит эта альтернатива, камни или люди, и мы почти всегда выбираем - что? В прошой, едва ли не полуторомесячной моей парижской жизни я отказался от походов по музеям. Помогло ли мне это - запомнить или забыть город, в котором?
Вот вопрос вопросов, а пока он не решён, продолжаешь, как подорванный, носиться по тёлым пространствам с искусственным освещением, не помогающим ни забыть, ни забыться.
