|
|
Пишет Paslen/Proust (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} paslen)@ 2010-03-05 22:57:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Алексей Каллима в Галерее Марата & Юлии Гельман
Каллима продолжает небесно-терракотовую серию холстов, внушительные масштабы которого лишний раз отсылают, точнее, уже даже не отсылают, но являются современным сколом советского монументального искусства.
С одной стороны, продолжая суровый стиль Коржева, Попкова, Салахова, с другой - генетическая память о Дейнеке, юбилею которого и стоило бы посвятить экспозицию, посвящённую тренировкам женской сборной Чечни (точнее, уже более не существующей Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики).
О принципиальной важности для Каллимы "образов памяти" говорит и пресс-релиз, подписанный Павлом Митенко: существенно, что полотна изображают то, как оно было в завершённом советском прошлом (отсюда элегическая безмятежность затяжных прыжков, раскрывшихся в небе парашютов, имеющих прикладное, а не, скажем, военно-стратегическое значение).
Однако, если говорить о некоем "дейнековском" стиле (следе, ну, или тренде, продолжаемом помимо Каллимы ещё и Ольгой Солдатовой) то хочется сказать, что образ реальности, создаваемый Дейнекой, тоже ведь не имеет чётких коррелятов в реальной реальности и является обобщённым, идеализированным образом советского существования, который имеет к античным про(пра)образом не меньше, чем к большевистским символам и знакам.
Картины и мозаики Дейнеки это ведь тоже обобщённый идеализированный образ, лабораторно-стерильный как любая утопия.
Утопия, имеющая умозрительное наполнение; взгляд в общее несуществующее прошлое.
Отсюда и на небо. Точнее, сублимация неба, похожая на то как "просветы в небо" работают на станции метро Маяковская, где ряд ранневизантийских базилик украшен овальными окнами, в которых виднеется фальшь-небо. Так и здесь: основой композиции оказываются круги и полукружья, вспарываемые клиньями человеческих фигур.
Вид сверху или, как в отдельных случаях, снизу, со стремительными, вверх-вниз, линиями.
Сам этот колорит, напоминающий о ренессансных рисунках в полутёмных залах "Альбертины", задаёт настроение, с одной стороны, недорисованности, незаконченности (и, значит, продолжения?), но, с другой, работает как та самая выцветшая киноплёнка персональной памяти, в которой всё обволакивается сладковатым полузабвением.
Терракотовая армия фантомов, выкрашенная и высушенная искусственной сангиной, идеализирует уже не выдохшийся "совок", но ту самую вневременную протяжённость, объезжающую точки и сгустки флуктуаций, вокруг которых, точно вокруг комочков в каше, загустевают человеческие воспоминания.
Каллима продолжает небесно-терракотовую серию холстов, внушительные масштабы которого лишний раз отсылают, точнее, уже даже не отсылают, но являются современным сколом советского монументального искусства.
С одной стороны, продолжая суровый стиль Коржева, Попкова, Салахова, с другой - генетическая память о Дейнеке, юбилею которого и стоило бы посвятить экспозицию, посвящённую тренировкам женской сборной Чечни (точнее, уже более не существующей Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики).
О принципиальной важности для Каллимы "образов памяти" говорит и пресс-релиз, подписанный Павлом Митенко: существенно, что полотна изображают то, как оно было в завершённом советском прошлом (отсюда элегическая безмятежность затяжных прыжков, раскрывшихся в небе парашютов, имеющих прикладное, а не, скажем, военно-стратегическое значение).
Однако, если говорить о некоем "дейнековском" стиле (следе, ну, или тренде, продолжаемом помимо Каллимы ещё и Ольгой Солдатовой) то хочется сказать, что образ реальности, создаваемый Дейнекой, тоже ведь не имеет чётких коррелятов в реальной реальности и является обобщённым, идеализированным образом советского существования, который имеет к античным про(пра)образом не меньше, чем к большевистским символам и знакам.
Картины и мозаики Дейнеки это ведь тоже обобщённый идеализированный образ, лабораторно-стерильный как любая утопия.
Утопия, имеющая умозрительное наполнение; взгляд в общее несуществующее прошлое.
Отсюда и на небо. Точнее, сублимация неба, похожая на то как "просветы в небо" работают на станции метро Маяковская, где ряд ранневизантийских базилик украшен овальными окнами, в которых виднеется фальшь-небо. Так и здесь: основой композиции оказываются круги и полукружья, вспарываемые клиньями человеческих фигур.
Вид сверху или, как в отдельных случаях, снизу, со стремительными, вверх-вниз, линиями.
Сам этот колорит, напоминающий о ренессансных рисунках в полутёмных залах "Альбертины", задаёт настроение, с одной стороны, недорисованности, незаконченности (и, значит, продолжения?), но, с другой, работает как та самая выцветшая киноплёнка персональной памяти, в которой всё обволакивается сладковатым полузабвением.
Терракотовая армия фантомов, выкрашенная и высушенная искусственной сангиной, идеализирует уже не выдохшийся "совок", но ту самую вневременную протяжённость, объезжающую точки и сгустки флуктуаций, вокруг которых, точно вокруг комочков в каше, загустевают человеческие воспоминания.
