Моне (58)


Пропустим море, учудило похмельный чад тоска песка и горечь гор; у неба вышла середина, а в сердцевине плещется пустота


Всеволод Матвеевич Володарский, мой главный наставник в деле постижения искусствоведения, ещё в мои школьные годы предупреждал меня о том, что репродукции одних и тех же картин могут разниться из-за особенностей технологии цветоделения. Но не до такой же степени!
"Утро в Этретате" (1883) из частной коллекции, копия которого стоит теперь у меня на столе в ташеновском календаре, излучает послегрозовой свет и исполнена в желто-зелёной гамме, более близкой к гамме моего пасленовского юзерпика (см), чем к работе Моне; лёгкая рябь, бьющаяся об отчётливо песчаный берег с отмелью, скалами и парой обветренных лодок, пребывает в радостном покое, в отличие от вариантов, найденных в сети, некоторые из которых и вовсе черны, точно гроза ещё не прошла, но продолжается. И настроение, соответственно, оказывается иным. А где колор, так и мессидж. Это уже не утро, но ночь почти.
В советских книжках репродукции чаще всего были (тут не до жиру) мутно-черно-белыми, из-за чего считывание эйдоса превращалось в ребус, что, с одной стороны, вредило восприятию (как в теории "плохого перевода") считывались крохи замысла и нужно было продираться сквозь пелену белого шума, но с другой и помогали, поскольку редукция обрубала почти всё, оттого работа с эйдическим основанием оказывалась просто-таки очевидной, необходимой. Неизбежной. Теперь в центре такой работы является сравнение оттисков и копий, тем более, что работа находится в частном собрании и увидеть её в реальности нет никакой возможности.
Понятно, что проблематика восприятия, из-за этого возникающая, больше относится не к искусствоведению, но именно что к современным формам бытования прекрасного, которыми все мы в подавляющем большинстве случаев пользуемся. Пойти в музей - это одно, а альбомы, каталоги, интернет - совершенно иное. Почти Беньямин. Оттого и интересно анализировать "седьмую воду на киселе", которая имеет хоть какое-то отношение к территории твоей собственной жизни, а не к зачищенной территории искусства.
Между тем, сегодняшнее "Утро в Этретате" является описанием того же самого берега, что попался мне и вчера. Правда, с несколько более удалённой точки, из-за чего лунка берега, округлость глазного яблока, образованного берегом со скалами, отказывается от монументальности, делается более протяжённой и даже протяжной. Ландшафт входит в разговор о настроении важной, но, одной из, составляющих. Точно так же, как и безмятежное небо с лёгкими рубенсовскими завихрениями возле линии горизонта, уступая первородство структуре морской воды. И она здесь, занимая большую часть места, оказывается главным передатчиком смятения (ветер подул и газета смялась не по линии изгиба), выползающего на вполне мирный берег, заползающего на него. Море - источник подспудной тревоги, которая здесь хотя и нейтрализована, но на контрасте с песчаной землей и скалами, выглядит главным раздражителем.
В отличие от вчерашней картины, лодки здесь вообще практически не играют, а разные варианты одного и того же изгиба ландшафта заставляют путаться в показаниях точно так же, как разные оттиски одного и того же, извлечённые из разных источников, то ли противоречащих друг другу, то ли подтверждающих мысль как того, так и другого. Если считать, что форма мысли есть, отчасти, и её содержание, то каждый раз (с каждой копией, оттиском, репродукцией) мы имеем дело с другой картиной. Или, всё-таки, с одной и той же?